Эраст Петрович внимательно выслушал этот рассказ, прекрасный тем, что все его фигуранты руководствовались предписаниями чести.
– Последуем усовершенствованному канону и мы, – сказал Фандорин. – Только в жерло вулкана Сен-Константен прыгать не будем, хорошо?
– Разумеется. Ведь Бурь-сан был вам не господином, а всего лишь вассалом. Я же его вообще не любил и иногда хотел прикончить собственными руками. Теперь мне за это очень-очень стыдно. Есть только один цивилизованный способ избавиться от этого стыда – катакиути… Я хорошо знаю этот блеск в ваших глазах. Он означает, что вы уже придумали план. Надеюсь, в нем предусмотрена хорошая роль и для меня?
– Да. У каждого из нас будет своя собственная партия. Слушай и не перебивай. Если останутся вопросы, задашь в конце…
И Фандорин приступил к инструктажу.
* * *
«А еще катакиути нужен вот зачем: этот Путь помогает избавиться от чувства вины. Всякий, кто остался жив, чувствует себя виноватым перед умершим. Потому что недосмотрел, или остался в долгу, который уже не вернуть, или просто был с человеком слишком резок. Исправить всё это невозможно, но очень даже возможно переадресовать вину на кого-то другого или на что-то другое. И заставить эту инстанцию расплатиться за все вины сразу.
Какая-то тайная база, какие-то военные секреты. Полно, стоит ли тратить на подобную чушь время и силы?
Стоит. Потому что иначе нельзя будет восстановить утраченное чувство внутренней гармонии, а важнее этого ничего на свете нет.
Так что нечего самого себя обманывать. Высшая справедливость и баланс Добра со Злом – пустая болтовня. Я делаю то, что я делаю, для самого себя».
Холодные мысли, вероятно, недостойные истинного самурая или «уважаемого якудзы», Фандорина нисколько не расхолаживали. С некоторых пор он понял одну существенную вещь: умный и взрослый (что, в принципе, одно и то же) человек отличается от неумного или невзрослого тем, что ясно сознает мотивы своих поступков. И, разумеется, предвидит их последствия.
Нанести удар следовало так, чтобы не оставить следов. Не нужно становиться личным врагом великой державы, иначе всю оставшуюся жизнь будешь бегать и скрываться.
Поэтому наутро Эраст Петрович произвел некоторые манипуляции над своей внешностью. Приклеил короткую черную бородку. Усы, наоборот, сбрил. Надел зеленые очки. И выяснился факт, прежде не бросавшийся в глаза: они с покойным инженером очень похожи, особенно если смотреть с некоторого отдаления.
Во всяком случае, в тенерифском представительстве концерна «Океания» никто не усомнился, что соискатель рабочего места – тот, кем он назвался: американский гражданин Питер Булль тридцати девяти лет от роду, дипломированный инженер-механик, по опыту работы – конструктор подводных аппаратов. Эраст Петрович предъявил еще и номер иллюстрированного журнала «Maritime News» со статьей Булля про воздухопродувочные трубы на субмаринах. На размытой фотографии красовался худой человек в темных очках, с прочерченной, как по линейке, бороденкой.
Редкой специальности в конторе очень обрадовались и немедленно выдали полезному человеку пропуск на катер, курсировавший между Тенерифе и Сен-Константеном.
Белоснежное суденышко, очень похожее на маленький миноносец, разве что без торпедных аппаратов, преодолело расстояние в пятьдесят миль за три часа. На флагштоке развевался вымпел концерна – Нептунов трезубец, воткнутый в земной шар. Пассажиров кроме Фандорина было человек десять: загорелые, бедно одетые люди – должно быть, нанялись водолазами на подводные плантации или рабочими на фабрику. Кроме того, на катере везли какие-то грузы в ящиках без клейм и надписей. Проходя мимо, Фандорин пнул по одному ногой, не очень сильно. Доска треснула. Ящик отозвался металлическим гулом. Ну-ну.
За сорок минут до прибытия на горизонте вырос пупырышек, стал увеличиваться в размере и постепенно превратился в невеликую гору правильной конической формы с чуть приплюснутой вершиной. Вблизи стало видно, что над горой вьется белесый дымок. Вулкан Эраста Петровича интересовал, поскольку ему в разработанном сценарии отводилась кое-какая роль, но пока что важнее был притулившийся у подножия поселок.
Аккуратные белые дома с красными крышами. Удобная небольшая гавань, два новейших портовых крана. Прямо на причале продолговатое одноэтажное здание с флагом на крыше. Должно быть, там проходят отборочную комиссию. В конторе предупредили, что со всеми соискателями проводится собеседование. Кто будет отсеян, вернется с тем же катером обратно. Ступить на землю Сен-Константена имеют право только люди, успешно прошедшие комиссию.
Эраст Петрович любил сдавать экзамены – что в гимназии, что в Технологическом институте. Всякое испытание собранности, знаний и находчивости освежает мозг. Но, глядя на своих простецких попутчиков, Фандорин был не склонен относиться к предстоящему собеседованию серьезно.
И здорово ошибся.
Начать с того, что его сразу же отделили от остальных. Их усадили на длинную деревянную скамью, выдав по сосиске и бутылке пива, инженера же провели в светлую комнату, обставленную довольно необычным образом. Посередине стоял табурет на вертящейся ножке – вроде тех, какими пользуются пианисты; спереди, справа и слева, каждый за своим столом, сидели трое мужчин.
На приветствие улыбчиво ответил только тот, что справа; левый сухо кивнул; центральный не пошевелился.
«Интересно, это разница темпераментов или намеренное распределение психологических ролей: мягкий, нейтральный и жесткий?» – подумал Фандорин, разглядывая троицу.
А они, мельком посмотрев на вошедшего, погрузились в чтение. Должно быть, то была анкета, которую Эраст Петрович заполнил в тенерифской конторе под копирку.
Вот и хорошо, есть время изучить сей синедрион получше.
Председателем несомненно был Центральный. Типичный пруссак: военная выправка, седой ежик, монокль, нафабренные усы а-ля его величество кайзер. Не очень-то немцы озабочены конспирацией. С тем же успехом можно было нарядить этого господина в военный мундир с Железным крестом на груди.
Правый (приветливый) намного моложе. В отличие от остальных, без воротничков и галстука, в расстегнутой на крепкой шее рубашке. Сильно загорелое, чисто выбритое лицо – открытое, улыбчивое.
Наиболее интересен, пожалуй, Левый. И сам по себе (мефистофельская черная эспаньолка, брови зигзагом, острый взгляд, бриллиантовая заколка в шелковом галстуке), и, в еще большей степени, из-за непонятного аппарата с проводами, который, помигивая лампочками, стоял на столе. Фандорину такого устройства видеть еще не доводилось. Любопытно.
– Ясно, – сказал Центральный, закрывая картонную папку. – Приступим, джентльмены?
Говорил он по-английски (концерн-то ведь якобы международный), но с сильным немецким акцентом: «тшентльмены».
Правый (Фандорин окрестил его «Принц-Шарман») улыбнулся и кивнул. Левый («Мефистофель») пожал плечами:
