Он повернулся к Шереру.
– Возьмем вас, Антон Альфредович. Допустим, вы видите, что утром 1 июня у вас в наличии только сто человек. Ваши действия?
Начдив-2 уверенно ответил:
– Собираю людей в кулак и бью по цели номер один, которая…
Опять некстати встрял Полканов:
– С Шерером беда. Гоняет от себя охранников. Говорит: я сам о себе позабочусь. При этом неосторожен и ненаблюдателен.
Сквозь шепот Алексей еле разобрал, что «цель номер один» у дивизии Шерера – ЦК большевистской партии.
– …Первое июня – как раз суббота, а они по субботам собираются на свой синедрион, как на моление в синагогу. Мы войдем через Боровицкую башню, там в карауле будет наш человек. Через пять минут окажемся на месте и перебьем всех еврейчиков вместе с шабесгоями.
– Антон Альфредович, я бы попросил. – Саввин покосился на Миркина.
Полковник сконфузился.
– Извините, Лев Абрамович… Я не в том смысле. Но у них там, сами знаете, еврей на еврее сидит.
– Если б ваш драгоценный царь-батюшка обращался с евреями по-другому, они в революцию бы не пошли. Глядишь, революции и вовсе бы не случилось, – поморщился франтоватый ротмистр. – Ей-богу, полковник. Иной раз послушаешь вас и засомневаешься, не перейти ли к красным.
– Не считайте меня юдофобом, – всё оправдывался Шерер. – Вы знаете, как высоко я вас ценю. Ну и вообще – в вашей нации встречаются достойные представители.
Миркин иронически кивнул:
– Вы говорите в точности, как мой знакомый Изя Шифер. «Можете кидать в меня тряпками, но среди гоев иногда попадаются приличные люди».
Все кроме Шерера засмеялись, а Саввин сказал:
– На сем предлагаю эту содержательную дискуссию закончить и вернуться к делу. Если, конечно, не возражает полковник Шифер. То есть Шерер.
У полковника так вытянулась физиономия, что смех перешел в хохот. Усмехался и невозмутимый Виктор Борисович, из чего следовало, что оговорка была не случайна. Прыснул в конце концов и Шерер:
– А ну вас!
Романов поймал себя на том, что улыбается. Его бывший начальник подполковник Козловский тоже, если пускался в рассуждения о политике, производил впечатление сущего неандертальца, махрового черносотенца, а при том был отличный товарищ и вообще душа-человек. Эх, где-то он теперь? С кем – ясно. Конечно, с этими.
– Хорошо, Антон Альфредович, – продолжил серьезный разговор Саввин. – Допустим, у вас не сто человек, а полтораста или двести.
– Вычленяю второй отряд для цели номер два. Центральный телеграф. Согласно плану, отряд выдвигается на…
– Миркин тоже проблема, – зашептал Василий Васильевич. – Не спорит, не ерепенится, но когда ему надо – отрывается от охраны и исчезает.
Умолк. Саввин поднялся над столом.
– Господа, я не мастер произносить речи. Я человек не слова, а действия. Однако хочу сказать вам вот что. Мы в «Союзе защиты Родины» все разные, всякой твари по паре. Но дело у нас общее – построить ковчег, на котором мы спасем наш мир от потопа. А вот когда спасем, тогда уже будем спорить, какою будет новая Россия – монархической, республиканской, социалистической, федеративной или какой-то еще. Потом, когда наш ковчег выплывет.
Миркин изобразил аплодисменты.
– Браво, Виктор Борисович. Очень политичная аллегория. Спасибо, что ничего не стали говорить про Голгофу и Гефсиманский сад, я бы счел это очередным выпадом против евреев. А Ноев ковчег – это прекрасно. Он признается как христианами, так и евреями.
Все опять засмеялись.
Весельчаки, озабоченно подумал Романов. Что же у них за план по захвату Центрального телеграфа? Как выявить предателя в Кремлевском гарнизоне? И каковы приоритетные цели у остальных дивизий?
– Уже одиннадцать, господа. – Саввин смотрел на старые карманные часы. – Позаседали не хуже Временного правительства при незабвенном Александре Федоровиче. Встретимся в пятницу.
Все поднялись.
– Лев Абрамович, задержитесь, пожалуйста. Прошу отчета о поступлениях и тратах.
Про финансы охотно послушал бы и Романов, но Василий Васильевич опустил заслонку.
– Поглядел? Какие соображения?
Не до конца доверяет, понял Алексей.
– С генералом Жбановым, как ты говоришь, всё хорошо. Меркурову достаточно поменять охранника на более опытного, плюс проведу с ним беседу. Насчет Шерера. Дерганый, вспыльчивый, самолюбивый. Самое лучшее – приставить к нему негласную охрану. Раз он не наблюдателен, то и не заметит.
– Дело говоришь, – согласился Полканов. – Надо было мне самому скумекать. А с Миркиным как быть? Главное, он не протестует, на всё соглашается, шуточки шутит. Но если ему надо – раз, и как сквозь землю.
– Подумаю про Миркина. Непростой субъект.
– Ага, давай вместе подумаем. Времени у нас с тобой сколько хочешь. Я тебя тут, за стенкой поселю, хорошая такая комнатка. Тебе понравится.
– Ладно. За вещами только схожу.
– А не надо ничего, – задушевно молвил Василий Васильевич. – Я с тобой поделюсь и бельишком, и всем прочим. Ты, Алеша, теперь отсюда ни ногой. Всё время будешь тут, в амбулатории. Оно и мне веселей. Про футбол наговоримся.
– Что?!
– А ты как думал? Я тебя отпущу по городу гулять после всего, что ты видел и слышал? – Полканов укоризненно покачал головой. – Нет, брат. Ты когда наши слабые точки перечислял: Виктор Борисович, штаб, командиры частей, забыл еще про одну ахиллову пяту. Про меня. Я как начальник «Охранного сектора» об организации знаю больше всех. Попадусь чекистам – беда. Посему никуда и не выхожу. Сижу здесь, как паук. Тку паутину из своего укромного уголка. И ты теперь такой же. Слишком много знаешь. До самого первого июня мы с тобой, считай, под домашним арестом.
К такому повороту Алексей был не готов. А как сообщить Орлову все добытые сведения? Вылезти ночью в окно? Нельзя. Заметят отлучку – всё пропало. Черт!
– Ничего, – утешил его Василий Васильевич. – Чай не камера-одиночка. Дом большой, гуляй где хочешь. Люди опять же всё время заходят. Которые к доктору Зассу – уличные, которые к доктору Ананьеву – наши. Это, кстати, я – доктор Ананьев. Если надо триппер подлечить, обращайся.
– Спасибо, я лучше с ним похожу.
Посмеялись.
– Познакомишься с ребятами из сектора, они часто появляются. С Марьей Львовной нашей подружись, которая в приемном покое. Сидит тихой курочкой, прямо незабудка, – ласково улыбнулся Полканов. – Видал бы ты, как мы втроем – Виктор Борисович, я и Маруся – в девятьсот седьмом жандармского генерала Баха убабахали.
Он отвел Алексея в соседнюю комнату, верней, чуланчик с таким узким окном, что при всем желании не протиснешься.
