Книга Не прощаюсь, страница 46. Автор книги Борис Акунин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Не прощаюсь»

Cтраница 46

«Была я белошвейкой и шила гладью», – тихонько пропела Мона, наслаждаясь гнилостью голоса. Ее обеспечивали два комочка ваты, сунутые в ноздри.

Ну, в путь! Железнодорожная стадия «Исхода» позади, и хоть была она не сахарной, настоящие приключения только начинаются. Дальше Белгорода поезда не ходят, потому что советская власть тут более или менее заканчивается. Впереди ничейная территория, и, кроме как пешком, ее не пересечь. Но чего бояться нищенке-сифилитичке? Кому она, убогая, нужна?

Подбодрив себя этой мыслью, Мона пошла по пыльной улице от станции на юг (послеполуденное солнце светило в правое ухо). Где-то в той стороне должно начинаться Харьковское шоссе. Что за власть в Харькове – еще красная, уже белая или вообще никакая, – толком никто не знал. Май одна тыща девятьсот девятнадцатого года был баловник и чародей, веял свежим своим опахалом так, что ни черта не разберешь, всё вихрилось и вертелось.

Экипировка для туристического похода через Дикую Степь была превосходная, продуманная со всей свойственной Моне обстоятельностью.

Поглядеть со стороны – жуткие обноски. Бесформенный балахон в кривых заплатах (вывернутый наизнанку и обшитый мешковиной альпийский плащ), на ногах облупленные опорки (швейцарские башмаки после соответствующей обработки), за спиной драный мешок. Кто станет рыться – сразу передумает.

На выходе из города, у заставы, случился первый экзамен. Часовой заподозрил в Моне спекулянтку, полез-таки шарить. Матернулся, выдернул руку – пальцы перемазаны бурым, липким.

– Шо у тя там?!

– Ветошка, гной обтирать, – жалостно прогундосила Мона и снова предъявила свой замечательный нос. На самом деле пачкался ликвид-кармин, незасыхающая грунтовка – совершенно незаменимая вещь в работе, придает воску живой отсвет, как у настоящей кожи.

Дальше служивый не полез, до запрятанного на дно «бульдога» не дорылся, но и не отстал. Настырный попался. Обшарил Моне бока, нащупал под балахоном, во внутреннем кармане, мешочек с железками, обрадовался.

– Ага! Доставай, показывай!

Разочарованно потрогал пальцем крошечные катушечки, винтики.

– Это чё?

– Я швея, мил человек. В городе запи́сочек добыла, машинку чинить. Сломалась, окаянная.

Но красноармеец не отвязался и теперь.

– А документ у тебя есть? Может, ты кадетская шпионка?

Документ – это пожалуйста. Бланк обошелся Моне в две воблы, печать она изготовила сама – для художницы пустяки.

– Катись, – сказал постовой, и Мона покатилась. За шлагбаум, прочь из Совдепии.

Вот и еще один повод праздновать – отлично сданный экзамен.

Глядя на волнистую равнину, пересеченную оврагами и балками, она вспомнила зазубренную когда-то в гимназии цитату из «Слова о полку Игореве»: «А всядем, братие, на свои бръзыя комони, да позрим синего Дону!»

Что ж, всядем, позрим.

Жизнь щедра на подарки человеку, настроенному только на хорошее. Мона не прошагала в своих замечательных ботинках и двух верст, как ее догнала пустая телега, и молодой крестьянский парень крикнул: «Садись, бабонька, подвезу. Не люблю я один, скучно». Это, конечно, веселый каламбур судьбы, решила Мона, потому что ее фамилия была Турусова.

На колесах, на мягком сене, путешествовалось быстрее и комфортабельнее, а приглядевшись к вознице, Мона увидела: хорош. Веселый, в белых зубах ромашка, длинные ресницы золотисты, золотятся и небритые щеки. Прямо фавн, только без свирели.

Устыдила себя: фу, Турусова, а еще интеллигентная женщина.

Тут фавн высморкался пальцами, обтерев их затем о свою апельсиновую щетину, и недостойное настроение улетучилось.

Мона весело болтала с парнем о всякой чепухе (о городских ценах, о небывалом паводке, о том, кто хуже – красные или белые); ходу мыслей это нисколько не мешало.

Беда с мужчинами в чем? – размышляла она. Разговаривать хочется с умными, а обниматься с эротичными, однако эротичный мужчина, как правило, неумен, а умный – неэротичен. Если даже вдруг одно совпадет с другим (редко, но бывает), тоже проблема. Встретишь какого-нибудь умопомрачительно красивого, да еще и нечеловечески умного. Чувствуешь – всё, пропала. Съела бы, как котлету. А красавец возьми и скажи нечто интеллектуально тонкое или парадоксально точное, от чего тянет задуматься. В голове сразу начинают жужжать бойкие мухи, стартует умственный процесс, а когда у тебя включается голова, женское сразу отключается. Любить можно или умом, или телом, а тем и другим вместе – никак.

Будучи особой неглупой, Мона, конечно, понимала, что беда не с мужчинами, а с ней самой. Кто виноват, что у тебя, как выразился бы отец, девиантная либидозная установка? Так и прожила в тисках этой неразрешимой дилеммы, держа мух и котлеты отдельно. Ни мужа, ни детей…

Она вздохнула, покачивая свешенными с телеги ногами, и рассмеялась собственному притворству.

Замуж выйти ей никогда не хотелось, рожать детей – брррр, тем более. Пусть размножаются те, у кого нет занятий поинтересней.

Жалко, конечно, что за долгую уже жизнь было немного любовных приключений, но тут уж, матушка, винить некого. Чересчур переборчива. Претендентов-то хватало, грех жаловаться. За недостижимостью абсолютного идеала Мона влюблялась в мужчин одного и того же типа: эротичных (то есть высоких, стройных, красивых, а главное умеющих создавать праздник) и не чрезмерно умных. Дураки, конечно, исключались, они вообще никому ни за чем не нужны, но и Лобачевских тоже не надо.

Однако в четырнадцатом году все красивые и праздничные ушли на фронт, а после семнадцатого года вообще исчезли – во всяком случае, в Совдепии. Это была еще одна, хоть и не первостепенная причина, по которой Мона Турусова отправилась в «Исход». Первостепенная состояла в том, что ее любовно созданный мир сожрали крысы.

– Ездеют все, ездеют, на месте не сидят, – вздохнул возница, его звали Ероша. – Будто всей Расее подхвостицу скипидаром намазали, ну она и сорвалася. Вот ты, тетка, не с наших краев, по говору слыхать. Куды тебя несет? Чё те дома не сидится? Хворобу, что ли, свою лечить ехаешь?

– Умный ты, Ероша, враз угадал. Дома мою хворобу не вылечат, – похвалила Мона.

– Я умный, – согласился парень. – Мне и мамка говорит: «Ты, грит, у меня, Ероша, голова».

А Моне мать говорила: «Не живи головой. Не повторяй моих ошибок. Живи тем, что в тебе самое главное. Вот во мне главное – сердце, а я старалась жить головой. Поэтому сначала упустила любовь. Затем вышла замуж, потому что так казалось умней. Потом развелась, потому что на одном уме далеко не уедешь. И только с третьей попытки кое-как устроилась. Твой отец – замечательный муж, у нас очень крепкая семья». Подобные откровения всегда заканчивались вздохом.

Папа у Моны действительно был замечательный. Вот уж у кого ума – палата. Доктор Турусов, профессиональный исследователь человеческой психики, про семейную жизнь объяснял так: «Прочнее всего союзы, в которых один партнер – цветок, а второй – горшок. Пока почва в горшке питательна и достаточно увлажнена, цветок будет делать то, что ему предписано – цвести, а горшок этим любоваться. Обоим польза».

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация