Впереди медленным шагом под свернутым знаменем ехали всадники, человек десять-пятнадцать.
Мона побежала назад, рассказала отцу Сергию. Тот убрал свой палимпсест, поднялся, взял бинокль.
– Дайте и мне! – потребовала она.
Встали плечом к плечу. Он стал смотреть в правый окуляр, Мона в левый, но скоро отодвинулась. Во-первых, щеке было щекотно от его бороды, а во-вторых, мало что видно. Бинокль был слишком мощный. В белом кружке покачивались фуражки и папахи, въехала конская морда с оскаленными зубами.
– Красные, – определил отец Сергий. – Не меньше б-бригады… Впереди штаб. Вероятно, подкрепления для харьковского фронта.
– Смотрите! – Она тронула его рукав.
Навстречу колонне по дороге мчался легковой автомобиль, за ним тянулся лисий хвост пыли.
Машина остановилась перед головой колонны. Выскочили три проворные фигурки: одна впереди, две сзади.
– Что-то срочное, – сказал отец Сергий. – Бог с ними. Какое нам дело? Сюда они не сунутся.
Конные стали спешиваться, окружили тех, что вылезли из автомобиля.
Вдруг хлопнул выстрел. Кучка людей быстро задвигалась. От нее оторвался всадник, за ним второй. Оба пустились вскачь через поле – в сторону кустарника. Моне показалось, что прямо на нее.
Вслед скачущим стреляли. Под задним споткнулся, опрокинулся конь. Мона вскрикнула, увидев, как всадник катится по земле.
Передний поднял лошадь на дыбы, дернул уздечку, разворачивая коня и всё время стреляя из револьвера.
Прихрамывая, подбежал второй. Подпрыгнул, взгромоздился сзади на круп. Снова поскакали.
– Молодец, что не бросил т-товарища, – заметил отец Сергий. – Но вообще-то мне это не нравится.
– Почему? – взволнованно спросила она.
– Потому что они выведут всю эту ораву на нас. Скорее. Отчаливаем.
И побежал к берегу. А Мона осталась, завороженная драмой. Двое беглецов под пулями несутся к зарослям, должно быть, надеясь в них укрыться, и не знают, что за кустами река. Они обречены! А ведь если бегут от «товарищей» и «товарищи» по ним стреляют – значит, наверняка приличные люди.
– Скорей, что же вы! – крикнул от воды отец Сергий. Там – тррр, тррррр, трррррррррррр – с третьего рывка завелся мотор.
Всадники спрыгнули с лошади перед кустами метрах в сорока правее.
Мона высунулась, замахала:
– Господа, господа, сюда! У нас лодка!
Один, высокий, дернул второго, маленького, с рюкзаком на спине, за руку, показал на Мону.
Нырнули в заросли, скрылись из виду. Но бежали сюда – треск приближался.
Красные на поле перестали палить, садились в седла. Сейчас прискачут!
– За мной, за мной! – кричала Мона, оборачиваясь на бегу.
Вот они уже рядом. Статный, красивый блондин и худощавый, невысокий шатен, тоже очень недурной наружности. Поразительно было то, что в этих отчаянных обстоятельствах они ругались между собой.
– Завшифот, вы кретин! Что вы натворили?! – орал шатен.
Блондин так же яростно ему в ответ:
– Я вас от ареста спас! Это же Кандыба, начособотдела!
На Мону они едва взглянули, увлеченные своим непонятным спором. Только Завшифот (ну и имечко) спросил:
– Где лодка? – Сам услышал мотор, кивнул. – Ага. – И снова спутнику: – Ваш дядя правда Гай-Гаевский? Откуда Кандыба вызнал?
– Чего тут вызнавать! У меня в анкете написано: «Мать Гай-Гаевская Антонина Зеноновна». Редкая фамилия, редкое отчество. Ну и что? У начдива-три товарища Махрова родной брат в армии Врангеля тоже командует дивизией, а тут всего лишь дядя! Разобрались бы и отпустили!
Единственное, что Мона поняла: кажется, шатен – племянник генерала Гай-Гаевского, командующего белогвардейской Добровольческой армией. Про него часто пишут в советских газетах, даже карикатуры помещают: толстяк в пенсне, в одной руке виселица, в другой кнут.
– Господа, после доругаетесь! Быстрее!
– Да-да, – буркнул ужасно сердитый племянник, обогнал ее и первым прыгнул в лодку.
Блондин сзади подсадил Мону (решительно, но деликатно), перелез через борт сам, крикнул:
– Давай, дед, гони!
Отец Сергий кинул на него неласковый взгляд, повернул рычаг.
Баркас вскинулся носом, выбросил из-под кормы фонтан брызг, сорвался с места.
Трое в лодке, не считая собаки
Самое удивительное, что эта парочка продолжала выяснять отношения и в лодке, даже не поблагодарив за спасение.
– Я ни в чем не виноват! – кипятился шатен. – Кто вас просил стрелять, Завшифот? Я бы всё объяснил!
– Кому? Кандыбе? Он бы вас вывел в расход без разговоров! Эх вы! Я вам жизнь спас, а вы лаетесь! Ну и катитесь назад к своим красным, товарищ помначшта-бриг… как вас… Штукин!
– Скукин, моя фамилия Скукин, – зло поправил шатен. – А кто вы-то такой? Чего вы полезли? Я только знаю, что вы заведующий шифровальным отделом… Каганович, кажется?
– Канторович.
До Моны дошло, что эти двое толком не знакомы.
– Всем лечь на дно, – коротко сказал отец Сергий. – Сейчас будут стрелять.
Оглянувшись, Мона увидела на берегу людей. Они прикладывались к ружьям. Баркас отплыл довольно далеко, и страшно не было, но все же она поскорей кинулась на мокроватое дно лодки, столкнувшись локтем с помнач-чего-то-там Скукиным.
– Пардон, – извинился тот, морщась от визга пуль. Одна лязгнула по железной уключине, и вот это уже было страшно. Мона вскрикнула.
– Ничего, – донесся спокойный голос с кормы. – Сейчас п-повернем по излучине, и они перестанут нас видеть.
Баркас немного накренился, и пальба действительно оборвалась.
Мона и двое остальных сели.
– Вы кто такие? – мрачно спросил отец Сергий.
Первым ответил Канторович:
– Я офицер, штабс-капитан. Записался к красным, чтобы добраться до фронта и уйти к нашим. Ждал удобного момента. И когда Кандыба на вас накинулся: «Сдавай оружие, контра!» – продолжил он, уже обращаясь к Скукину, – я подумал, что вы тоже свой. Вот и уложил его.
– Кто это Кандыба? – перебил отец Сергий.
– Начальник особого отдела Восьмой армии, – объяснил Скукин. – Наша дивизия всего неделя как сформирована. Приписали к Восьмой, и особотдел, наверно, стал проверять анкеты военспецов. Увидели, что мой дядя – генерал Гай-Гаевский, хотели разобраться. А этот умник, – кивнул он на Канторовича, – угрохал главного чекиста. Теперь извольте: я изменник и враг советской власти.
Горестный монолог завершился крепким словом.
