– Послушайте, – сказал я, – Сибиллу не обидят. Мы об этом позаботимся, если она не заболеет манией величия. Конечно, ей придется подписать небольшое заявление. Не скрою от вас, что наша сторона запасется письменными показаниями нескольких ее мальчиков на тот случай, если Фрей опять вздумает шалить. Уверяю вас, Сибилле предлагают честную сделку.
– Не в этом дело, – сказал он.
– Так в чем, ради всего святого? – сказал я и уловил в своем голосе умоляющие нотки.
– Это – дело Макмерфи. Возможно, он совершает ошибку. По-моему, да. Но это его дело. Я в такие истории не вмешиваюсь.
– Судья, – упрашивал я, – подумайте как следует. Не торопитесь с ответом, подумайте.
Он покачал головой.
Я встал.
– Мне надо бежать, – сказал я. – А вы подумайте. Я приду завтра, и тогда мы поговорим. Повремените до тех пор с ответом.
Он навел на меня свои желтые агаты и опять покачал головой:
– Приходи завтра, Джек. И завтра, и каждый день. Но ответ я тебе дам сейчас.
– Я прошу вас, судья, сделайте мне одолжение. Подождите решать до завтра.
– Ты говоришь со мной так, Джек, будто я не знаю, чего хочу. А ведь это, пожалуй, единственное, чему я научился за семьдесят лет. Знать, чего я хочу. Но ты все равно приходи завтра. И не будем говорить о политике. – Он махнул рукой, словно сметая что-то со стола. – К чертям политику! – шутливо воскликнул он.
Я взглянул на него и в тот же миг – с лица его еще не стерлась шутливая гримаса отвращения, а откинутая рука висела в воздухе – понял, что отступления нет. Это была не осторожная проба воды носком, не ровная тяга окраины водоворота, но бешеный рывок в провал воронки. Можно было предвидеть, что так оно и произойдет.
Глядя на него, я проговорил почти шепотом:
– Я просил вас, судья. Я чуть ли не умолял вас, судья.
На лице его было вежливое недоумение.
– Я старался, – сказал я. – Я умолял вас.
– Что такое? – удивился он.
– Вы когда-нибудь слышали, – спросил я по-прежнему очень тихо, – о человеке по имени Литлпо?
– Литлпо? – удивился он и наморщил лоб, пытаясь вспомнить.
– Мортимер Л.Литлпо, – сказал я. – Неужели забыли?
Кожа на лбу сдвинулась туже, образовав подобие кривого восклицательного знака между густыми ржаво-красными бровями.
– Нет, – сказал он, покачав головой, – не помню.
И он не помнил. Я в этом уверен. Он даже не помнил Мортимера Л.Литлпо.
– Хорошо, – продолжал я, – а компанию «Америкэн электрик пауэр» вы помните?
– Конечно, как же не помнить? Я десять лет работал там юрисконсультом. – Он даже глазом не моргнул.
– А помните, как вы получили это место?
– Дай подумать… – начал он, и я видел, что он и вправду забыл, что он действительно роется в прошлом, пытаясь вспомнить. Затем, выпрямившись в кресле, он сказал: – Как же, конечно, помню. Через мистера Сатерфилда.
Но теперь он моргнул. Крючок вошел в губу, от меня это не ускользнуло.
Целую минуту я ждал, глядя на него, а он твердо смотрел мне в глаза, выпрямившись в кресле.
– Судья, – спросил я мягко, – вы не передумаете? Насчет Макмерфи?
– Я уже сказал.
Затем я услышал его дыхание, и больше всего на свете мне захотелось узнать, что творится в этой голове, почему он сидит так прямо, почему он смотрит мне в глаза, если крючок уже впился в мясо.
Я шагнул к своему креслу, нагнулся и поднял с пола конверт. Затем я подошел к его креслу и положил конверт к нему на колени.
Он смотрел на конверт, не дотрагиваясь до него. Потом поднял взгляд на меня, и в его твердых желтых немигающих глазах не было недоумения. Затем, не говоря ни слова, он открыл конверт и прочел бумаги. Свет был тусклый, но он не наклонялся над ними. Одну за одной он подносил бумаги к глазам. Он читал их очень медленно. Затем так же медленно опустил последнюю на колени.
– Литлпо, – произнес он задумчиво и умолк. – Ты знаешь, – сказал он с изумлением, – знаешь, я даже имени его не помнил. Клянусь тебе, даже имени не помнил.
Он снова умолк.
– Подумай только, как странно, – сказал он. – Я даже имени его не помнил.
– Да, странно, – отозвался я.
– И знаешь, – продолжал он с изумлением, – я неделями… иногда месяцами не вспоминал об… – он прикоснулся к бумагам своим стариковским пальцем, – …об этом.
И умолк, углубившись в себя.
Потом он сказал:
– Знаешь, иногда… и подолгу… мне кажется, будто этого не было. Или было, но не со мной. Может быть, с кем-нибудь другим, но не со мной. Потом я вспоминаю, и, когда я вспоминаю в первый раз, я говорю: нет, со мной это не могло случиться. – Он посмотрел мне в глаза. – Но видишь…
– Случилось, – сказал я.
– Да, – кивнул он, – но мне до сих пор не верится.
– И мне тоже, – сказал я.
– И на том спасибо, Джек, – проговорил он с кривой улыбкой.
– Думаю, вы догадываетесь, какой будет следующий ход, – сказал я.
– Догадываюсь. Твой наниматель попытается нажать на меня. Шантажировать меня.
– Нажать – более приятное слово, – заметил я.
– Меня больше не интересуют приятные слова. Ты долго живешь среди слов, но вдруг становишься старым – и остаются только вещи, а слова уже не играют роли.
Я пожал плечами.
– Это как вам угодно, – ответил я, – но суть вы уловили.
– Разве ты не знаешь – а нанимателю твоему следовало бы знать, раз он называет себя юристом, – что это вот, – он постучал по бумагам указательным пальцем, – ничего не стоит? В суде. Ведь это случилось двадцать пять лет назад. Да и свидетелей у вас никаких нет. Кроме этой женщины Литлпо. А она для вас бесполезна. Все умерли.
– Кроме вас, судья, – сказал я.
– В суде это не пройдет.
– Вы ведь не в суде живете. Вы не умерли и живете среди людей, а у людей сложилось о вас определенное мнение. Вы, судья, не тот человек, который позволит, чтобы о нем думали по-другому.
– Они не смеют так думать! – взорвался он. – Видит бог, не имеют права. Я жил честно, я выполнял свой долг. Я…
Я перевел взгляд с его лица на колени, где лежали бумаги. Он заметил это и тоже посмотрел вниз. Он запнулся и дотронулся пальцами до бумаг, словно желая убедиться в их реальности. Потом он медленно поднял голову.
– Ты прав, – сказал он. – Это я сделал.
– Да, – сказал я, – сделали.
– Старк знает?
Я пытался понять, что кроется за этим вопросом, но не мог.
