Утихомириться всем помогло Рождество – первое за несколько десятилетий, когда люди не опасались открыто славить рождение Христа и столь же открыто посещать храмы. Может, подарков оказалось чуть меньше обычного, потому что головы чехов и словаков в последние недели были заняты другим, но зато благожелательности хватало с избытком – казалось даже, что ее хватит на века. Казалось…
Праздничная атмосфера все еще не испарилась. Многие зарубежные друзья – и чехи, и иностранцы – воспользовались праздниками, чтобы приехать и самим послушать, как бьется сердце свободы. За два дня до президентских выборов Уильям и Венди Луерсы пригласили Гавела, Динстбира и прочих «отщепенцев», стремительно становившихся министрами, послами и высокопоставленными чиновниками, в ресторан «У Семи ангелов» в Старом Городе, где все они собирались раз в год вот уже пять лет, – теперь впервые (и в последний раз) без сопровождающих из числа сотрудников правоохранительных органов. Во время застолья с обилием безумных тостов посол Луерс сравнил атмосферу Бархатной революции «с мистическим религиозным переживанием» или даже «с волнующим ощущением, из которого чехи черпали свою силу на всем протяжении долгих тяжелых лет коммунизма, – с оргазмом»
[760]. Если говорить об участниках той вечеринки, то они – я сужу, впрочем, только по себе – были слишком измотаны шестью неделями революционного кипения, чтобы всерьез задумываться и о первом, и о втором.
29 декабря Гавел был представлен Александром Дубчеком Федеральному собранию в качестве кандидата в президенты, а затем избран на этот пост. Внушительности и торжественности действу добавило исполнение в соборе Святого Вита гимна Te Deum («Тебя, Бога, хвалим»). Люди обнимались, улыбались, радовались. Испортили общую картину всего несколько мелочей. Опытный бюрократ Чалфа отнесся к своей задаче обеспечить Гавелу голоса слишком уж старательно
[761]. Выбрали Гавела единогласно; на итоги выборов это, разумеется, не повлияло, однако проведенное голосование продемонстрировало как извращенное представление о коммунистическом фетише – единомыслии, так и некое серьезное эстетическое упущение. О таком варианте заранее не подумали, да и последствия процедуры голосования тоже никого не занимали. Скорее всего, подобного попросту никто не ожидал. Но коммунисты – да и не только они – могли бы все же повести себя с большим достоинством. Вторая досадная мелочь – это гавеловский темно-серый костюм, который один биограф назвал «поношенным»
[762], а другой – «безупречным»
[763]. Костюм этот был на самом деле очень дорогим и сшитым на заказ специально к торжествам. Но вот его брюки оказались на два-три сантиметра короче, чем нужно, придав новоиспеченному президенту несколько чаплинский вид.
Вообще-то правильнее, чтобы президентов было два. Один бы с утра до вечера принимал послов, и обменивался рукопожатиями, и участвовал в съемках, и раздавал интервью, а второй бы руководил. Потому что я не руковожу.
Я руковожу в свободное время.
Вацлав Гавел, 21 мая 1990 г.
Чувствовать себя президентом, медитировать во время исполнения Te Deum на всяческие сакральные и приземленные темы и целый день греться в лучах славы и всеобщего ликования было очень здорово, однако (поскольку пульс эпохи бился с опасной для жизни скоростью) следующий день был уже рабочим, хотя условия для работы и оказались далеки от идеала. Начать с того, что завтра была суббота. И суббота эта предшествовала воскресенью, причем не рядовому, а воскресенью 31 декабря. Каждый глава государства всегда зависит от множества своих подчиненных, которые работают в его канцелярии, обслуживают телефоны, составляют программу и выполняют разнообразные поручения. Когда субботним утром Гавел пришел в свою канцелярию, он не просто не обнаружил там никого из персонала – канцелярия вообще оказалась заперта, так что понадобилось какое-то время, чтобы отыскать ключи. Гавела ожидала лишь делегация сотрудников Канцелярии Президента Республики, которая намеревалась, поприветствовав его, доложить о создании Гражданского форума Пражского Града и заявить о своей лояльности и революционном энтузиазме. Проделали они это с непринужденностью, искренностью и усердием, достойными заложников АльКаиды. Большинство остальных сотрудников не явилось вовсе либо же затерялось в бесконечном лабиринте коридоров, комнатушек и закутков Града, так что на то, чтобы их там выловить, ушли недели.
Впрочем, Гавел примерно это и предполагал, догадываясь, что на своем новом месте работы он вряд ли найдет много тех, с кем можно было бы или хотелось наладить прочные и надежные служебные контакты. И дело было не только в разнице политических взглядов: тамошние бюрократы зачастую не имели вообще никаких взглядов и быстро – по мнению Гавела и его соратников, слишком быстро – приспосабливались к начальству. Именно поэтому Гавел, давая согласие на выдвижение своей кандидатуры, одним из условий поставил обязательное присутствие рядом с ним в Граде группы людей, которым он может доверять и которых лично отберет из числа своих друзей. Так возникла «команда советников», позднее – «коллегия», или же, менее формально, «мешок блох». Точнее, это был «мешок блох» № 2, потому что раньше Гавел уже называл так общенациональный комитет Координационного центра Гражданского форума. Очень скоро ему пришлось убедиться в том, что таким же «мешком блох» была и вся страна, которую он теперь возглавлял. Так или иначе, но «мешок», о котором идет речь, прежде был составной частью Инициативной группы Форума, хотя и отличался от нее куда меньшей численностью и большей доверительностью. Гавела он всячески поддерживал, помогал ему, но и (несколько раз за эти два с половиной года) доставлял немало хлопот
[765].
Пестрая компания друзей, последовавших за Гавелом в Град, стала объектом удивления, наветов, критики и насмешек, но люди, в нее входящие, вовсе не были случайными попутчиками. Несмотря на то, что все они сыграли заметные роли в Бархатной революции, не каждый из них – далеко не каждый! – принадлежал к числу хартистов или видных диссидентов; нет, скорее они олицетворяли собой результат многолетнего гавеловского «наведения мостов». В течение последнего десятилетия эпохи нормализации они были для Гавела источниками контактов, информации, безопасных каналов коммуникации, интеллектуальных импульсов, эстетических впечатлений, а иногда и веселья – как, собственно, и он для них. Большинство этих людей шли по туго натянутому канату, балансируя между откровенным диссидентством и конформизмом. Все они дружили с Гавелом и были заметными личностями в своих областях деятельности. Вначале их насчитывалось десять.
