Однако армия была поистине образцом прозрачности в сравнении с миром Госбезопасности и разведывательных служб. Здесь новая власть вступала в лабиринт с зеркалами и множеством тайных комнат; для того чтобы нейтрализовать этот мир, потребовалось несколько месяцев, демонтировать – почти целый год, а на то, чтобы разобраться в нем и проанализировать его, ушла значительная часть следующих двадцати лет. В каком-то смысле эта работа все еще продолжается. Первые барьеры, с которыми пришлось столкнуться, казались почти непреодолимыми – например, выяснение, кто, собственно, составляет штат Госбезопасности: оперативные псевдонимы, двойное использование и засекреченные ссылки на целое полчище агентов и сотрудников трудно было расшифровать при крайне низком уровне автоматизации и оцифровки данных ГБ (за что оппозиция могла быть ей до этого времени только благодарна). Проблема была тем серьезнее, что человек, командовавший всеми этими теневыми структурами, первый заместитель министра внутренних дел генерал Лоренц, отдал приказ об уничтожении актуальной документации, когда стало ясно, что власть перейдет в другие руки. Хотя позднее значительную часть данных удалось восстановить благодаря резервным копиям в системе, поначалу уцепиться было буквально не за что. Новый министр внутренних дел Рихард Захер, один из тех, кто стоял 19 ноября на сцене театра «Чиногерни клуб», сразу же распорядился о роспуске ГБ. Однако поскольку многие ее ячейки и сотрудники оставались анонимными, это еще не означало, что дракон был обезглавлен. К тому же оказалось, что у него много голов. Некоторые из них были вполне невинными, но порядка ради и их нельзя было обойти вниманием. В первые же месяцы президентства Гавела обнаружилось, что в структуру Госбезопасности входили не только летный отряд МВД, но и пожарная охрана, оркестр гарнизона Пражского Града, игравший в честь высоких гостей, и даже разносящие напитки официанты. В революционном духе начала работать система контрольных комиссий из членов Гражданского форума, которые устанавливали, кто из бывших сотрудников Госбезопасности надежен и может продолжать служить стране, а от кого следует избавиться. Система эта была как минимум несовершенной, тем более что в контрольные комиссии проникали некоторые агенты и сотрудники ГБ. Но после того как удалось разгадать некоторые шифры и оперативные псевдонимы, начались разоблачения. В списке якобы агентов появились имена видных членов Форума и «Общественности против насилия», свежеиспеченных правительственных чиновников и руководящих работников средств массовой информации. Потребовалось целых восемнадцать месяцев на то, чтобы разработать законную, хотя и несовершенную, процедуру рассмотрения таких случаев
[794], но первоначально не существовало ни юридических санкций, ни возможности судебной проверки, как не было и учреждения, которое контролировало бы этот процесс, и потому большинство обвинений против высокопоставленных лиц просто ложилось на рабочий стол Гавела. Некоторые из них были для него весьма болезненными, так как касались друзей и ближайших сподвижников. Гавел не уклонялся от решения этих проблем, но чаще всего предпочитал без лишнего шума предложить такому человеку добровольно подать в отставку, чтобы избавить его от публичного унижения или, принимая во внимание бурную атмосферу тех дней, чего-то худшего. Результатом таких решений был ряд встреч с глазу на глаз (в присутствии Иржи Кршижана), которых Гавел заранее боялся. Обычно за этим следовала отставка либо отказ от должности по состоянию здоровья или по личным причинам. Одни уходили тихо, другие клялись в своей невиновности, некоторые просили и плакали, иные же, нарушив достигнутую устную договоренность, впоследствии обвиняли президента в заговоре с политическими целями
[795]. До первых демократических выборов, прошедших в начале июня 1990 года, все работники Канцелярии Президента Республики и большинство высокопоставленных правительственных чиновников подверглись люстрации и проверке настолько тщательной, насколько это позволяли имеющиеся неполные материалы. Однако история на этом отнюдь не кончилась.
Столь же трудным делом оказалась попытка координировать политический процесс с вершины политической пирамиды. После того как Гавел стал кандидатом на президентский пост, отказался как от неформального лидерства в Гражданском форуме, так и от еще менее впечатляющего звания его «представителя» и вместе с ближайшими соратниками по «Инициативной группе» (большинство которых в конце концов последовало за ним в Град), он – к известному недовольству своих прежних и зачастую давних коллег – отдалился от Форума
[796]. Не вполне ясно, что именно побудило его так решительно отделить свой новый пост от той политической силы, которая его туда вознесла. Кое о чем говорит тот факт, что Гавел вместе с «Инициативной группой» помогал создавать в рамках Форума ряд новых комиссий и групп, «куда мы отправляли людей, мешавших нашим инициативам»
[797]. Свою роль, видимо, сыграл совершенно иной, требующий много времени рабочий график президента, но главным, по всей вероятности, было то, что Гавел вновь поддался своему инстинкту объединителя. Как раньше, когда он выходил за границы диссидентского гетто, стараясь организовать более широкие неформальные структуры, из которых в итоге и вырос Гражданский форум, так и теперь он рассматривал свою роль как в первую очередь гражданскую и общенациональную. Он ставил себе цель стать президентом всех чехов и словаков, а не президентом Гражданского форума. При этом он не до конца сознавал, что тем самым отсекает себя от ресурса широкой поддержки и авторитета, которые обеспечивали ему, при всей своей разношерстности и низкой эффективности, Форум и «Общественность против насилия».
Необходимо было заложить основы новой политической системы. Гавел не играл в этом процессе решающую роль, какая подобала бы лидеру революции, и потерпел поражение в целом ряде битв, в которых участвовал. Первая из них касалась избирательной системы. Гавел и его соратники поддерживали мажоритарную систему, введение которой привело бы к созданию немногих политических партий и достаточно сильных правительств, опирающихся на значительное большинство в парламенте. Но это был не главный аргумент Гавела. В духе своей политической философии он полагал, что депутат, избранный на основе мажоритарной системы в конкретном избирательном округе, будет поддерживать связь с избирателями, что, с одной стороны, заставит его по-настоящему проникнуться ответственностью за конкретную территорию, а с другой – позволит избирателям призвать его к ответственности. Напротив, пропорциональная система, даже при минимальном барьере голосов, необходимых для того, чтобы пройти в парламент, подразумевала бы существование большего количества партий, которым пришлось бы вступать в коалиции, чтобы сформировать заведомо нестабильное правительство. Кроме того, эта система усилила бы роль партийных секретариатов в ущерб отдельным депутатам. На этом поле Гавел проиграл решительно настроенной оппозиции из бывших и нынешних коммунистов-реформаторов, которые стремились вернуться во власть под вывеской «Возрождения»; к ним примкнули и некоторые из бывших коллег Гавела по диссидентскому движению, многие из них – также коммунисты в прошлом. Мотивы коммунистов легко понять. Они боялись, что в ходе любых выборов по мажоритарной системе потерпят сокрушительное поражение. И боялись они небезосновательно; в следующие двадцать лет коммунисты в целом устойчиво держались на уровне между десятью и четырнадцатью процентами голосов – этого было предостаточно для преодоления пятипроцентного барьера, но не хватило бы для получения более серьезного количества мандатов при мажоритарной системе. Когда семь лет спустя был сформирован избранный по мажоритарной системе чешский Сенат, то коммунисты получили в нем всего три из 81 места. Менее понятны были мотивы ряда ближайших соратников Гавела, в том числе, возможно, и для него самого. Некоторые, в частности Петр Питгарт
[798], действительно опасались слишком однозначного результата выборов по мажоритарному принципу, которые неизбежно превратились бы в плебисцит по вопросам прошлого и будущего страны. Могло создаться впечатление, что после сорока лет насильственно навязанного тоталитарного правления люди, вероятно, хотели бы такого плебисцита. Но перевешивал страх перед якобинством, который не скрывал и Гавел, хотя при этом достаточно было вспомнить о первых отчасти свободных выборах в Польше весной 1989 года. Эти выборы стали именно таким плебисцитом, дав «Солидарности» ясный мандат на формирование будущего, – что, однако, не привело к каким-либо якобинским эксцессам. У этой дискуссии был и еще один эффект – побочный, однако долговременный. 10 января, во время встречи в канцелярии Гавела на набережной, главный поборник пропорциональной системы выборов Зденек Ичинский пытался успокоить президента, уверяя его, что эта система будет действовать всего два года, после чего, если она окажется неподходящей, ее можно будет изменить
[799]. Гавел усмотрел в этом основание для сокращения до двух лет срока первого мандата всех свободно избранных представителей, включая президента, что ввиду его глубоко противоречивого отношения к должности, в которую он вступал, абсолютно его устраивало. Но через два года это возымело пагубные последствия для конституционной стабильности и помогло раскрутить маховик событий, которые привели к разделению Чехословакии.
