В течение нескольких недель облик канцелярии постепенно менялся. С окон убрали тяжелые шторы, и внутрь стал проникать свет. После того как в дар от немецкого президента фон Вайцзеккера привезли массивную мебель красного дерева, у Гавела появилась канцелярия, которой можно было гордиться, да к тому же с неповторимым видом на Малую Страну и Старый Город. Но Гавел по-прежнему был недоволен. Предпринимая все более далекие вылазки, он неизменно натыкался на очередные эстетические ужасы и неухоженные или разоренные помещения. Как ни порывался он применить свои требования перфекциониста к комплексу зданий в пять этажей высотой, сто пятьдесят метров шириной и (в сумме) почти километр длиной – да еще множество пристроек, садов, дворов, подвалов и десятки километров коридоров и тоннелей, – вскоре стало ясно, что дело это безнадежное. Однако сдаваться Гавел не собирался. Советники по вопросам культуры, архитектуры и театра поддерживали его порывы тем активнее, чем больше сдерживали их советники по вопросам внутренней и внешней политики и пресс-секретарь. А сам Гавел бегал по кабинетам и коридорам, лично поправлял висевшие криво картины и тщательно изучал описания, планы и чертежи. Возражения подчиненных и музейных работников он, вопреки своему обыкновенному миролюбию, безжалостно отметал. «Для тех, кто хотел бы ничего не трогать, потому что все здесь – памятник старины: если бы так рассуждали наши предшественники, у нас был бы не Град, а какое-то языческое кострище с землянкой на его месте»
[803]. Несмотря на произведенные изменения, он не мог отделаться от ощущения, что в его канцелярии все еще витает дух Гусака, и поэтому оставил ее мне, а сам перебрался в соседнюю, начав, таким образом, свой длительный марш на запад, закончившийся тем, что он нашел себе пристанище в проходной комнате бывшей квартиры Масарика.
Режиссура продолжалась, распространившись на караул Града и на сопровождавшую его смену музыку. Зеленого цвета форма и строевой шаг в советском стиле не соответствовали представлениям Гавела о приличной демократической стране. Казалось, не так сложно было добиться от солдат, чтобы они умерили свои усилия и перестали задирать ноги настолько высоко. Однако после того как Иржи Кршижан незадолго до президентских выборов дал понять новому министру обороны генералу Вацеку, что следовало бы сменить шаг к первому смотру почетного караула перед новым президентом, рядовые Кршижана буквально возненавидели, поскольку, как выяснилось, им пришлось проходить строевые учения ночью
[804]. Новую форму Гавел заказал у своего приятеля по «Палитре Родины» Теодора Пиштека по прозвищу Доди, лауреата премии «Оскар» за костюмы к «Амадею» Формана. Голубые кители с красно-белым позументом явили окружающему миру дружелюбие новой страны, хотя в чем-то и напоминали костюмы из оперетт Легара. Отзывы колебались в диапазоне от растерянных до откровенно критических, но общественность и туристы (как подтвердит любой человек, побывавший в Праге) быстро привыкли к этому новшеству. Относительно музыки, которая заменила бы громыхающие боевые марши, Гавел обратился за советом к Михаэлу Коцабу, и тот подал отличную идею использовать аллегретто из «Синфониетты» Леоша Яначека, несомненно, зная о том, что это сочинение композитор первоначально посвятил чехословацкой армии
[805] и позднее оно было аранжировано авангардной рок-группой Emerson, Lake & Palmer. Позитивный эстетический эффект от такой замены был неоспорим. Единственную проблему представляло высокое «си» в фанфаре Яначека, трудноисполнимое для военных музыкантов, среди которых далеко не каждый играл в филармоническом оркестре. В отличие от формы караула, фанфара Яначека не пережила период президентства Гавела и пала жертвой мелкого культурного варварства при Клаусе.
В своем увлечении стилем Гавел заходил порой слишком далеко. Как любой великий костюмер, Пиштек не удовлетворился созданием одной только формы для караула, но запустил целую линию одежды, которая включала и форму президента – в двух цветах с золотыми эполетами. Гавела не пришлось долго уговаривать надеть ее на себя.
Как-никак в детстве он провел много времени, рисуя солдат в форме, и мечтал стать генералом!
[806] Хуже было то, что об этом узнали его друзья. Когда режиссер Войтех Ясный в компании Милоша Формана приехал в замок в Ланах снимать свой документальный фильм «Почему Гавел?» (1991), он сразу же смекнул, какой огромный кинопотенциал таит в себе фигура президента в таком облачении. Вид интеллектуала в маршальском мундире оставался на грани терпимого, пока президент, раззадоренный свободными предполуденными часами в кругу друзей, не ворвался в этой форме на кухню с обнаженной саблей, подаренной ему караулом Града, и не принялся, к ужасу местных поварих, рубить этим церемониальным оружием лук, подготовленный для гуляша. Я, как пресс-секретарь Гавела, движимый смутным предчувствием, заранее выговорил себе «право окончательного монтажа» – и в данный момент им воспользовался. Потом я несколько недель чувствовал себя суровым цензором, а Ясный целых два года меня бойкотировал. Я понимал его резоны, ведь с кинематографической точки зрения эти кадры могли стать гвоздем всего его фильма, но взаимопонимания мы, к сожалению, не достигли.
Неудивительно, что одержимость президента стилем и эстетикой доводила некоторых его подчиненных до исступления. При этом они понимали смысл того, что он старался делать, и отмечали благотворное влияние изменений, которые шаг за шагом проводил в Граде Гавел. А таких изменений было немало. Это и открытие для широкой публики галерей и садов, и возвращение барочного и ренессансного великолепия запущенным островкам зелени, и реставрация неподражаемо элегантного слияния классицизма с модернизмом в облике южного крыла Града, какой придал ему в 1920-х годах архитектор Плечник… Гавел вновь превращал резиденцию президента в символ богатства чешской истории, культуры и гуманизма. Однако времени на это не хватало, так как постоянно возникало бессчетное множество непредвиденных событий, кризисов, приоритетных задач и планов, касавшихся не одного Града, но всей страны, которые президент также не мог обойти стороной.
К этой ситуации как нельзя лучше подходило название «Трудно сосредоточиться». Гигантское преобразование целой страны – региона Центральной Европы – не только поглощало огромное количество времени президента, но и делало из него всемирную знаменитость, находившуюся в центре внимания симпатизировавших ему политиков, других знаменитостей, интеллектуалов-мечтателей, авантюристов разных мастей и журналистов, жаждавших заголовков, набранных крупным шрифтом. Мы, как могли, старались оградить его от посетителей, кроме самых важных, но противостоять энергии и изобретательности людей, решивших встретиться со звездой дня любой ценой, были не в силах. При этом в большинстве случаев они руководствовались лучшими побуждениями и многие помогали нам словом или делом. Уже в первые два месяца президентства Гавел встретился в Граде с десятками, если не сотнями иностранных гостей. Порой казалось, что к нему стоит очередь, как в Лувр на «Мону Лизу».
