Одной из самых сложных логистических проблем путешествия была необходимость удержать эту многочисленную разнородную группу вместе и не просто не дать ей рассыпаться, но еще и заставить уважать график мероприятий и вылетов. Большинство участников поездки не было знакомо с президентским правилом № 1: «Колонна уедет с вами или без вас». Один из ближайших друзей Гавела – эссеист, переводчик и Праведник мира
[820] Зденек Урбанек – так увлекся второй встречей с Йозефом и Зденой, что отъезд делегации сильно задержался, и она попала на аэродром в самый последний момент после драматичной, почти как в кино, гонки, в которой нам помогла одна смелая представительница Канадской королевской конной полиции.
Существуют разные способы впервые ступить на территорию зарубежного мегаполиса. Большинство из них неразрывно связано с блужданием по лабиринту аэропорта и долгой поездкой в сам город, потому что обычно самолет приземляется где-то ужасно далеко. Но после того как Гавела на Объединенной базе морской авиации Эндрюс подхватил вертолет морской пехоты Соединенных Штатов, чтобы доставить к уже ожидавшему его лимузину возле Зеркального пруда, лежащего между мемориалом Линкольна и Монументом Вашингтона в самом сердце столицы США, он имел право ощутить себя кем-то действительно важным. Следующие три дня промчались как во сне. Вначале – встреча в Овальном кабинете с президентом Бушем, который делал все, чтобы его новый коллега чувствовал себя как дома, хотя, разумеется, не мог не отметить некий контраст между внешним видом своих сотрудников Брента Скоукрофта и Марлина Фицуотера и длинноволосой свиты Гавела. Последний, со своей стороны, тоже приложил много стараний, чтобы встреча прошла успешно. По совету своих помощников, которых тактично предупредили их коллеги из Совета национальной безопасности и заместитель американского посла в Праге Тед Рассел, Гавел не стал поднимать тему о постепенной ликвидации структур холодной войны, включая Варшавский договор и НАТО. Он просил Буша не о финансовой помощи, а о политической поддержке грядущих экономических трансформаций. Он приветствовал возможное будущее объединение Германии, хотя к этому факту многие относились неоднозначно; кстати, в том, что касалось проблемы объединения двух Германий, американский президент проявил немалую прозорливость и смелость. Гавел призвал Буша поддержать демократические перемены в России и побороть инстинктивную враждебность к ней эпохи холодной войны. И предложил дружбу так искренне и так обаятельно, как наверняка никто прежде в Овальном кабинете не делал.
Вечером Гавела едва не раздавили на приеме, устроенном в его честь послом Климовой в чехословацком посольстве на Линнеан-авеню в лесистой долине парка Рок-Крик
[821]. Все выглядело и проходило настолько абсурдно, как будто мы стали действующими лицами некоей гавеловской пьесы. Постсталинское здание посольства (если существует брежневская архитектура, то выглядит она именно так) оказалось битком набито престарелыми чехословацкими эмигрантами – некоторые из них помнили еще Масарика, – американскими государственными деятелями, мыслителями из исследовательских центров, университетскими профессорами, сторонниками холодной войны, представителями богемы и вообще самыми разнообразными американцами. И каждый из них хотел дотронуться до Гавела; в частности, к нему пробилась делегация американских индейцев, глава которой преподнес Гавелу изумительную, украшенную ручной резьбой церемониальную трубку. Подобно пресловутому ружью из первого действия пьесы Чехова, этому реквизиту еще предстояло «выстрелить» в историю. Несчастные чешские дипломаты, в основном прошедшие тщательный отбор коммунистические кадры (за два месяца полностью поменять персонал посольств было невозможно, да и не существовало еще готового дипломатического резерва, чтобы это сделать), прикладывали массу усилий, чтобы хоть как-то овладеть ситуацией и спасти президента от удушения в объятиях или от гибели в давке. За это, между прочим, им порядком досталось от некоторых гостей, не забывших, что те же самые дипломаты всего несколько месяцев назад смотрели на них как на отъявленных классовых врагов. От гавеловской команды требовалось извлечь президента из этой свалки целым и невредимым. Сотрудники ФБР, которые неподалеку, в здании мельницы на берегу речки Рок-Крик годами слушали чехословацких и венгерских коммунистических дипломатов, свою помощь не предложили.
Однако время для ночной прогулки по вашингтонскому Моллу – широкой аллее в самом сердце столицы – выкроить все-таки удалось. Нашим гидом стал сенатор Эдвард Кеннеди. И Гавел произвел на него такое впечатление, что он – от перевозбуждения, вызванного то ли атмосферой момента, то ли разлитой в воздухе весной, то ли чем-то иным, – споткнувшись, начал падать головой вперед, когда стоял на самом верху насчитывающей восемьдесят ступеней лестницы, что ведет к мемориалу Линкольна. Спас его сотрудник американской секретной службы весьма сурового вида.
Президент был очень доволен своей встречей с Бушем, но слегка разочарован самим Белым домом. У этого здания такая аура, что издалека его размеры представляются прямо-таки сказочными, но для того, кто приехал из Пражского Града, который, согласно книге рекордов Гиннесса, «является самым большим старинным замком в мире» и, безусловно, самым большим «рабочим местом» главы государства, Белый дом выглядит… как большой белый дом. Блэр-хаус, который в дни пребывания в Вашингтоне служил Гавелу официальной резиденцией, вообще походил бы на обыкновенный жилой дом, если бы его не украшал своим внушительным видом посол Джозеф Вернер Рид, глава протокольной службы президента Буша. С самой первой минуты была здесь и Мадлен Олбрайт, готовая дать Гавелу совет и помочь не заплутать в коварных закоулках Пенсильвании-авеню и Капитолийского холма. Она даже привела туда специалиста по искусству декламации, медиа-консультанта Фрэнка Грира
[822], который помогал нескольким американским президентам справляться с волнением и дефектами речи, чтобы они могли выглядеть в глазах всего мира достойно и по-президентски. Грир попросил Гавела вслух прочитать ему текст выступления перед Конгрессом, но сдался после первого же абзаца. Гавел говорил неуверенно, запинаясь, едва ли не глотая слова, избегая зрительного контакта со слушателями и абсолютно не стремясь произвести драматический эффект или сделать драматическую паузу; все это наверняка убедило Грира в том, что Гавел не впечатлил бы даже членов заурядного родительского комитета. Гавел вежливо, хотя и слегка растерянно, поблагодарил его за старания. Он, проведший полжизни в театре, явно не понимал, чего этот человек от него добивается.
