Чуть больше времени понадобилось для того, чтобы уяснить неизбежную разницу в приоритетах на разных берегах реки Моравы. Если до Второй мировой войны Чехия и Моравия, представлявшие собой процветающие регионы с развитой промышленностью, оценивали двадцать лет нормализации как самые провальные за последние два столетия, то словаки рассматривали федерализацию как пускай во многом символический, но все-таки успех. Успешной оказалась и индустриализация, движущей силой которой стала прежде всего оружейная промышленность. Возможно, еще и поэтому гораздо меньше словаков открыто выступили против коммунистического режима. Среди изначальных подписантов «Хартии-77» их было всего шестеро, включая друзей Гавела – изумительного рассказчика Доминика Татарку и Мирослава Кусого. В ноябре 1976 года Зденек Млынарж напрасно добивался от Александра Дубчека подписи под уже готовым документом. До 1989 года к «Хартии» присоединились только 40 словаков, всего же подписантов было около 2000. Другими словами, если для Чехии нормализация стала национальной катастрофой, то словацкое общество, невзирая на все существующие проблемы, по-прежнему относилось к себе как к «обществу на подъеме»
[869]. Потребность избавиться после «нежной» революции от всех остатков коммунизма словаки ощущали не так уж остро. Да и налаживание связей с Западом, которое было для чехов само собой разумеющимся, традиционное словацкое общество с его издавна ярче, чем у нас, выраженной приверженностью идеям панславизма тоже воспринимало неоднозначно.
Исторические, экономические и политические диспропорции в напряженной послереволюционной атмосфере неизбежно привели к нескольким кризисам во взаимоотношениях. В большинстве своем они не относились к числу судьбоносных, некоторые были совсем мелкими, а некоторые – так и вовсе комичными. Первый кризис – это, конечно, «война за дефис». Второй разгорелся после того, как Гавел публично поддержал министра иностранных дел Динстбира, заявившего, что Чешская и Словацкая Федеративная Республика, бывшая до той поры четвертым производителем и экспортером оружия в мире, прекратит поставлять вооружение кровавым диктаторам и террористическим группировкам. Сказанное относилось и к пластичной взрывчатке «Семтекс», в огромном количестве продававшейся ливийскому полковнику Каддафи, который затем передавал ее Ирландской республиканской армии или палестинскому «Черному сентябрю». Мотивы Гавела и Динстбира объяснялись в первую очередь соображениями гуманизма и морали, но при этом заявление министра демонстрировало готовность страны проводить разумную внешнюю политику, чтобы как можно быстрее заслужить репутацию ответственного и добросовестного члена международного сообщества. Правда, это решение плохо отразилось на сальдо чехословацкой внешней торговли, но в тот момент, когда холодная война только-только завершилась и обе стороны начали получать мирные дивиденды, нам это казалось не слишком важным.
Однако Гавел, к несчастью, не учел национальный аспект. В соответствии со стратегическими планами командования Варшавского договора большая часть чехословацкой военной промышленности переместилась из традиционных промышленных регионов Чехии и Моравии в сельскохозяйственную Словакию, подальше от предполагаемого фронта военного столкновения между Западом и Востоком. И это перемещение привело с собой в запущенные и заброшенные районы Центральной Словакии индустриализацию и относительное благосостояние. Резкий конец процветания и быстрый рост безработицы во многих словацких городах, целиком зависящих от одного-единственного промышленного предприятия, люди ставили в упрек Гавелу, совершившему этот высокоморальный поступок. Попытки объяснить, что времена процветания все равно вот-вот ушли бы в прошлое, потому что рынок сужался и желающих приобрести бронетранспортеры, пушки и противотанковые снаряды советского образца становилось все меньше, ни к чему не приводили. Гавел начал терять в Словакии популярность.
Углубление разногласий между чешскими, словацкими и чехословацкими элитами и – в меньшей мере – между чехами и словаками как таковыми было лишь одной из серьезнейших из тысяч проблем и кризисов, с которыми Гавел столкнулся в первые два с половиной года своего президентства. Подобно Гражданскому форуму словацкая организация «Общественность против насилия» начала распадаться практически сразу после первых победоносных выборов. Там тоже происходили конфликты между давними лидерами движения, имевшими дореволюционные заслуги, и новой группой честолюбивых прагматиков, которые внезапно заняли правительственные и парламентские посты. Пока первая группа, черпавшая свою силу в моральном авторитете, но плохо понимавшая, что ей делать с полученной властью, по-прежнему сотрудничала с президентом и федеральным правительством, вторая, руководимая словацким премьер-министром Владимиром Мечьяром (до революции – незаметный юрисконсульт и боксер-любитель), стремилась всячески усилить свои позиции, не брезгуя при этом использовать национальные разногласия и чувство обиды и неполноценности, которое – оправданно или нет – присутствовало у многих словаков.
После первых демократических выборов июня 1990 года напряжение возросло. Надеясь помочь с решением проблем, чешский премьер Петр Питгарт – то ли из-за нетерпеливости, то ли из-за чрезмерного честолюбия, то ли из-за всего этого сразу – решил взять дело в свои руки и инициировал двусторонние переговоры со словацкой политической элитой, полностью, таким образом, исключив из процесса федеральный уровень. 8 и 9 августа 1990 года оба республиканские правительства впервые публично встретились в городе Тренчьянске-Теплице. Мариан Чалфа – словак, но убежденный федералист, обладающий глубоким конституционным мышлением, – считает, что именно тогда был сделан шаг в ад: до тех пор, пока существовала асимметрия между федеральным уровнем и республиканским представительством, решить проблему – хотя и с трудом – было возможно, а вот окончательно разойтись – нет. Ввод в игру элемента симметрии запустил процесс, в котором федеральное правительство и – хуже того – федеральное законодательство превращались постепенно в третьего лишнего, а это открывало путь к разводу
[870]. Некоторые видные представители Гражданского форума, к примеру Петр Ул, выразили свое несогласие весьма резко, предупредив об опасности сепаратизма, что вызвало еще более резкую реакцию словацкой стороны.
И снова участники спора обратились к Гавелу как к спасителю и моральному авторитету. На 17 августа 1990 года президент назначил встречу, в которой участвовали федеральный премьер Чалфа, премьер-министры национальных правительств Мечьяр и Питгарт, а также руководство Гражданского форума и «Общественности против насилия». На этой встрече Мечьяр заявил, что «федерация в таком виде не удержится»
[871], и представил достаточно лаконичную программу обретения Словакией экономической независимости, дистанцировавшись, однако, от радикальной позиции, которую занял глава словацких христианских демократов Ян Чарногурский, считавший необходимым создание чехословацкой конфедерации. Гавел апеллировал к аргументам о международном положении Чехословакии и уважении, которым пользуется единая страна. Тем не менее днем ранее словацкое правительство уже приняло решение о создании собственного министерства иностранных дел. Так что встреча оказалась бесполезной.
