Думаю, ключ к разгадке лежит в ожиданиях, какие Гавел невольно возбуждал в людях, с которыми он дружил или – в разные периоды своей жизни – сотрудничал; эти ожидания были напрямую связаны с магнетизмом его личности. Объяснялся ли он его невысокой, казавшейся хрупкой фигурой или чуть робкой манерой держаться, или ясно считывавшимся ощущением растерянности, какой-то неосведомленности, неуверенности, усталости либо отчаяния, я в точности не знаю, но у многих окружающих создавалось впечатление, будто Гавел всегда нуждается в помощи, вечно посылает миру сигнал SOS. Это заставляло людей спешить ему на помощь, утешать его, заботиться о нем. Сложно сказать, сознавал ли это сам Гавел, но временами казалось, что он и есть воплощение силы бессильных, человек, который может добиться чего угодно, демонстрируя свою полнейшую неспособность обойтись без посторонней помощи.
Этот феномен затягивал в свою орбиту практически любого, кто сталкивался с гавеловской беспомощностью. Чаще всего это были люди обыкновенного психического склада и с самыми обычными запросами, и после того, как Гавел пробуждал в них симпатию и преданность, зачастую прямо пропорциональные его мнимой беспомощности, они (столь же бессознательно) начинали ждать от него того же, и ждали до тех пор, пока не убеждались, что этого не будет – или, во всяком случае, отдача окажется куда меньше ожидаемой.
С одной стороны, это практически тривиальное рассуждение обо всех выдающихся людях: их уникальность неотрывна от того факта, что они ведут себя не так, как мы, обычные люди, и не руководствуются теми же, что и мы, правилами. Любой личный и эмоциональный контакт с ними по определению асимметричен.
Однако феномен Гавела сложнее: в отличие от множества исторических личностей он абсолютно не был склонен к самолюбованию или к нарциссическому упоению собой и своими потребностями. Он был наивнимательнейшим к нуждам других человеком, который всегда заботился об окружающих, всегда стеснялся подчеркивать собственную значимость и очень боялся кого-либо обеспокоить.
Но и совершенным Гавел не был. Если кто-то обращал его внимание на некую проблему, касавшуюся его окружения, он непременно старался помочь друзьям и никогда не отказывал им в просьбах. Однако он, вечно погруженный в раздумья, частенько запаздывал с реакцией на кризис, на обиду близкого человека и не замечал, что не оправдал чьих-то ожиданий. «Я по натуре не то чтобы эмпатик»
[875], – признался он как-то.
Непроизвольно обидев Княжко, он скорее всего даже не понял, что личное честолюбие обманутого в своих ожиданиях словака оказалось неразрывно сплетено с национальным стереотипом о присущем чехам чувстве превосходства.
Опасность, грозившую федерации, Гавел прекрасно осознавал и изо всех сил пытался с ней справиться. Он изменил свой график, чтобы проводить в Словакии больше времени. Он хотел не просто иногда наезжать туда, а жить там каждый месяц по нескольку дней, чтобы исполнять свои президентские обязанности, принимать зарубежные делегации и местных политиков и встречаться и беседовать с как можно большим числом словаков. Результаты этого решения оказались неоднозначными. Встречи Гавела с рабочими во все более «ржавеющем» промышленном поясе Центральной Словакии нельзя было назвать успешными, а его стремление привлечь общественное внимание к отдельным социальным и правозащитным проблемам ромских поселений в Восточной Словакии местные жители отнюдь не приветствовали.
Тем не менее расширять президентское присутствие в Словакии и ее столице было необходимо. На территории Братиславского Града появился филиал Канцелярии президента под руководством бывшего диссидента Мирослава Кусого; этот филиал должен был представлять президента в его отсутствие и оказывать ему протокольную и логистическую поддержку в дни его пребывания в Словакии. О графике президента, о его контактах со словацким правительством и Словацким национальным советом и о сложном процессе налаживания отношений президента со словацкими средствами массовой информации там вместе с Кусым заботилась группка хорошеньких смышленых девушек.
Гавел увеличил и словацкое присутствие в Пражском Граде. Учтя сложную историю, связанную с Миланом Княжко, он назначил Мартина Бутора – социолога, писателя и одного из главных идеологов «Общественности против насилия» – своим советником по правам человека и национальным вопросам. После первых выборов Гавел убедил Милана Шимечку – пожалуй, самого узнаваемого бывшего словацкого диссидента – занять в Граде некую внештатную должность. К сожалению, Шимечка в канцелярии чувствовал себя плохо. Объяснялось ли это его состоянием здоровья, сгущающимися над Чехословакией тучами или способом, каким Гавел пытался решить существовавшую проблему, неизвестно, но спустя всего три месяца Шимечка умер от инфаркта.
Несмотря на то, что обе политические элиты не расходились во мнении относительно «справедливой и равноправной федерации», они не могли договориться о значении этих терминов. В декабре 1990 года Федеральное собрание после бесконечных заседаний приняло закон о разделении компетенций между Федеральным собранием и обоими национальными советами, что, естественно, привело к еще большей децентрализации. Перелом произошел после того, как Гавел лично выступил в парламенте и предложил принять закон о референдуме, конституционном суде и исключительных полномочиях президента, чтобы предотвратить грозящий конституционный кризис. Стратегия сработала, хотя никакого закона об исключительных полномочиях Гавел так и не представил.
После года поездок в Словакию Гавел почувствовал, что нуждается в отдыхе от давящего гетто отеля «Буорик», и попросил братиславскую канцелярию подыскать ему для его регулярных визитов более скромное и более симпатичное жилье. Очень скоро пришли хорошие новости: девушки из канцелярии нашли совершенно новую частную гостиницу на лесистом склоне в предместье словацкой столицы. Президента это обрадовало.
В следующий приезд в Братиславу президентский кортеж остановился перед аккуратным белым зданием, укрывшимся в саду, в стороне от городского шума. Гавелу гостиница понравилась, и он предложил всем нам выпить по бокалу, прежде чем разойтись по комнатам: завтра его ожидал напряженный рабочий день. Напитки принесли дружелюбные, красивые и легкомысленно одетые барышни. Президентские советники побледнели. Нет, они не могли поставить в вину молоденьким девушкам из канцелярии, которые только-только входили в жизнь и, к счастью, не знали пока, как оно бывает во взрослом мире, что они по наивности поселили президента в заведении, предоставлявшем сексуальные услуги. Но советников заранее страшили заголовки в завтрашних словацких националистических газетах. «Президент правды и любви в публичном доме» – это было самое скромное из того, что пришло им на ум. Буря негодования, гроза, которая вот-вот разразится над высокомерным чешским сексуальным империалистом, который приезжает в Словакию, чтобы обесчещивать невинных местных девушек, – вот что было самое страшное. Пытаясь минимизировать уже нанесенный вред, советники попробовали увести Гавела и запереть его в комнате, однако натолкнулись на неистребимое любопытство драматурга, который мгновенно уловил всю абсурдность сложившейся ситуации. Так что он, окруженный защищавшей его от покушений живой стеной из тел советников, не спеша допил свой бокал.
