Эта в общем-то малозаметная речь по случаю 143-летия Масарика, произнесенная в древнем Оломоуце, содержит в себе в самом что ни на есть цельном виде «гавеловскую доктрину» гуманитарной интервенции, замечательную своей простотой. Гавел подчеркивает коллективный долг человечества давать отпор злу, где бы и когда бы оно ни творилось, и недопустимость умиротворения, бездействия или безразличия перед лицом зла. Это противоположность максимы, приписываемой Эдмунду Бёрку: «Для торжества зла необходимо только одно условие: чтобы хорошие люди сидели сложа руки».
Историческая отсылка к Мюнхену – мост, связующий внешнюю политику, основанную на таких ценностях, с национальными интересами. Эту свою доктрину Гавел применил еще во время первой войны в Персидском заливе, теперь – во время войны в бывшей Югославии, а через несколько лет, хотя и при довольно спорной реакции на нее, – в отношении Косова и Ирака. Ее слабое место – это, конечно же, вопрос о том, кто решит, что есть зло. Не каждому можно доверить определить это без боязни, как Гавелу, который хорошо понимал степень опасности, когда написал: «Защита человека – высший долг по сравнению с уважением к государству. Однако всякий раз необходимо вновь и вновь тщательно взвешивать, не служит ли такой гуманистический аргумент лишь красивой ширмой, за которой скрываются не столь почтенные интересы, властные, экономические или иные»
[907].
Чехословацкие подразделения принимали участие еще в операции «Буря в пустыне», в рамках которой международная коалиция во главе с Соединенными Штатами в 1991 году выгнала Саддама Хусейна из Кувейта. Теперь чешские подразделения присоединились к усилиям по прекращению войны в бывшей Югославии, вначале в составе сил UNPROFOR под эгидой ООН, а затем в контингентах IFOR и SFOR под командованием НАТО. В ходе своего первого визита в США в качестве чешского президента в апреле 1993 года Гавел провел немало драгоценного времени, убеждая президента Клинтона, что американская помощь необходима для стабилизации во всем регионе и нужно распахнуть двери НАТО для приема новых членов. Визит был приурочен к открытию в Вашингтоне 22 апреля 1993 года Национального музея Холокоста. Торжественная церемония проходила под открытым небом, шел ледяной дождь, вскоре сменившийся снегом, а гости, в том числе несколько глав государств, ждали прибытия американского президента почти час. Спустя три месяца пребывания в должности график Клинтона все еще подчинялся так называемому «времени Клинтона». Ко всему прочему он вынужден был заниматься катастрофической развязкой операции ФБР против секты давидианцев в техасском Уэйко, которая закончилась тремя днями ранее гибелью 76 членов секты в горящем здании. Приема в Белом доме после открытия Музея Холокоста снова пришлось ждать. Когда же Гавел и Лех Валенса, у которых был ряд общих вредных привычек, стали искать пепельницы, им тактично, но решительно заявили, что по распоряжению первой леди в Белом доме не курят. «Но мы хотим курить! Где тут курят?» – настаивал на своем польский президент, из этой двоицы, бесспорно, более импульсивный. На крыльце, был ответ. В конце концов Вашингтон – это старый город южан. «Пойдем, Вашек», – потянул Валенса за рукав колеблющегося Вашека. Но только они двинулись на поиски крыльца в Белом доме, как пришел президент Клинтон. Позднее Валенса и Гавел имели с ним короткие личные встречи с похожей повесткой. Пока Гавел с Валенсой ждали, у них было время обменяться мнениями и удостовериться в том, что в вопросе о вступлении в НАТО они будут заодно. В тот же вечер на приватном ужине у Мадлен Олбрайт в Джорджтауне Гавел приложил невероятные усилия, чтобы убедить сомневавшегося американского президента в том, что без участия Соединенных Штатов в операции по принуждению враждующих сторон в бывшей Югославии к миру кровопролитие, зверства и этнические чистки могут продолжаться до бесконечности. О том же, только гораздо более сурово, предупреждал и к тому же побуждал Клинтона еще раньше в тот же день, при открытии музея, лауреат Нобелевской премии мира Эли Визель: «Чему мы научились? Нескольким вещам, быть может, второстепенным: что все мы несем ответственность и что безразличие есть грех и кара»
[908]. Если не считать подобных же призывов папы Иоанна Павла II, на Клинтона, однако, более всего подействовал именно тот совместный ужин с Гавелом
[909].
Президент США стоял перед непростым решением. Свою успешную избирательную кампанию против Джорджа Г. У. Буша, победителя в первой войне в Персидском заливе, он построил в первую очередь на внутриполитических вопросах с упором на лозунг «Это экономика, дурачок». В Конгрессе отсутствовала убедительная поддержка идеи отправки американских военных в Югославию; конфликт воспринимался там как европейская проблема. Сама американская армия под руководством начальника объединенных штабов вооруженных сил Колина Пауэлла тоже не слишком рвалась в Югославию. «Мы умеем воевать в пустынях, но не в горах», – якобы сказал Пауэлл. В 1993 году госсекретарь Уоррен Кристофер не смог убедить европейских союзников в эффективности стратегии lift and strike, которая предполагала угрозу ударов авиации по боснийским сербам при одновременном ослаблении эмбарго на поставки оружия боснийским мусульманам, чтобы те могли защитить себя без необходимости использования сухопутных миротворческих сил. Потери американцев в ходе миротворческой операции ООН в сомалийской столице Могадишо с последующим выводом миротворческих сил, казалось, еще более усилили аргументацию противников политики вмешательства.
Но Гавел стоял на своем, и был в этом не одинок. Ход событий, к сожалению, подтвердил его правоту. После того как боснийские сербы заняли «безопасную» зону в Сребренице, находившуюся под защитой частей ООН, истребив мужскую часть ее населения, и после кровавых обстрелов рынка в Сараеве терпение Соединенных Штатов истощилось. Они инициировали бомбардировку сербских складов вооружения и боеприпасов и других целей авиацией союзников и в конце концов заставили воюющие стороны сесть за стол переговоров в Дейтоне в штате Огайо и подписать там под строгим контролем Ричарда Холбрука соглашение о прекращении огня.
Пример бывшей Югославии хорошо высвечивает возможности и недостатки доктрины гуманитарной интервенции. Ее следует понимать в первую очередь как инструмент для прекращения кровопролития и принуждения враждующих сторон к поиску компромиссов за столом переговоров, а в случае выявления военных преступлений – и к наказанию виновных. Но это только тупое орудие, которое не слишком подходит для разрешения затяжных конфликтов, нередко длящихся столетиями. Если конечной целью подобного вмешательства является создание государства, оно часто не приносит результата, так как одна или несколько сторон конфликта считают миротворцев односторонне предвзятыми, а то и просто врагами, с которыми надо сражаться. Главной проблемой войны в Ираке был скорее всего именно этот неустранимый изъян, а не скрытый умысел или преступная небрежность.
