Решительная поддержка Гавелом вмешательства в события на территории бывшей Югославии и в Косове, а позднее – в еще большей степени – открытое одобрение усилий по свержению Саддама Хусейна (но все же не способа, каким это было сделано) серьезно повредили идеализированному образу Гавела как «апостола ненасилия». Речь, конечно, шла не о самом Гавеле, а о его имидже: как для Махатмы Ганди или Нельсона Манделы в зрелый период его политической карьеры, так и для Гавела ненасилие было не только нравственным принципом, но и инструментом политической борьбы.
Взгляды Гавела на безопасность в целом опирались на аналогичные постулаты. Правда, непосредственно после революции он, подобно некоторым своим друзьям, и прежде всего министру иностранных дел Иржи Динстбиру, склонялся к универсалистской концепции коллективной безопасности. Согласно этой концепции, оба крупных военных альянса, организацию Варшавского договора и НАТО, следовало распустить, чтобы создать пространство для новой общеевропейской системы безопасности, основанной на принципах Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ). Доводы в пользу этой концепции не слишком отличались от идеи «общеевропейского дома», которую выдвинул Михаил Горбачев в ходе своего визита в Прагу в 1987 году. В январе 1990 года Гавел высказал мнение, что Чехословакия должна стать «частью Европы как дружественного сообщества независимых народов и демократических государств, Европы стабильной, не разделенной на блоки и пакты, которая не нуждается в защите сверхдержав, так как способна сама себя защитить, то есть выстроить свою собственную систему безопасности»
[910]. Однако первые два года президентства убедили его в том, что симметричное отношение к обоим бывшим лагерям было неверным не только во времена холодной войны
[911]: оно не могло быть верным и в обозримом будущем. Речь шла не только о Советском Союзе (формально все еще коммунистическом); особый геополитический взгляд на мир и его насущные проблемы сохранила и посткоммунистическая Россия, что проявилось во время первой войны в Персидском заливе или войны в бывшей Югославии. Мало того, Россия демонстрировала в лучшем случае некооперативный подход к решению проблем некоторых постсоветских территорий, будь то балтийские страны, Молдавия или Закавказье. Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе меж тем оказалась неэффективным инструментом коллективной безопасности в деле преодоления кризиса в бывшей Югославии, молдавском Приднестровье или Нагорном Карабахе. Варшавский договор не оставил по себе ни общей идеологии, ни единой воли, ни взаимного доверия и уже не мог быть ничем иным, кроме как пережитком истории – или потенциальным источником угроз в будущем. Ввиду этого оставалась только НАТО как единственная действенная организация, которая способна была предоставить реальные гарантии безопасности в быстро меняющемся мире. Ее изначальная, хотя и неофициальная цель в бессмертной формулировке первого генерального секретаря альянса лорда Исмея «не допускать Советский Союз в Европу, обеспечивать в ней американское присутствие и сдерживать немцев», первыми своими двумя третями как нельзя более отвечала чешским интересам. Что до Федеративной Республики Германии, то она за сорок лет существования НАТО доказала свою приверженность идеалам свободы и демократии и подтвердила свою роль одного из крупнейших «вкладчиков» в европейскую безопасность, поэтому ставилась уже не цель сдерживания объединенной Германии, но удержания ее в качестве активного партнера, ключевого для выполнения миссии НАТО. Вскоре по тому же руслу потекли и мысли коллег Гавела. Они нашли себе внимательных, пусть поначалу и осторожных слушателей в лице своих визави в Белом доме Буша – в Роберте Хатчингсе, курировавшем в Национальном совете по разведке Центральную и Восточную Европу, в Поле Вулфовице, заместителе министра обороны по политическим вопросам и его помощнике Ирв. Льюисе «Скутере» Либби, посетивших Прагу в составе первой делегации США для участия в политических консультациях по вопросам обороны и безопасности
[912]. Их решимость укрепляла и поддержка сенатора-республиканца Ричарда Лугара, бывшего и будущего председателя Комитета Сената США по международным отношениям, посетившего Пражский Град в апреле 1991 года.
Вскоре после своего избрания президентом Чехии в январе 1993 года Гавел стал заниматься вопросами расширения НАТО еще энергичнее. Первые сигналы не очень обнадеживали. Европейские страны-члены НАТО радовались окончанию холодной войны, и от них нельзя было ожидать, что они возглавят процесс, который мог вызвать неудовольствие России. Несмотря на утверждение Клинтона, что он планировал расширение НАТО как меру, позволяющую гарантировать завоевания свободы и демократии в Центральной и Восточной Европе, еще в ходе своей предвыборной кампании 1992 года
[913], его правление поначалу характеризовалось сдержанностью и не слишком отклонялось от заявленных внутриполитических приоритетов. Многим казалось, что при отсутствии острой угрозы безопасности расширение НАТО не являлось необходимым и могло бы даже повредить. Внешнеполитическое ведомство США под влиянием Строуба Толботта, специального посланника и советника госсекретаря по делам новых независимых государств, а позже заместителя госсекретаря, исходило из убеждения, что Россия должна быть неотъемлемой частью новой архитектуры европейской безопасности. Даже неизменно благосклонная к Гавелу Мадлен Олбрайт, в те годы – постоянный представитель Соединенных Штатов в ООН, входившая в кабинет Клинтона, не проявляла активности в этом вопросе, чтобы ее не заподозрили в лоббировании интересов той части света, откуда она родом
[914]. (Впрочем, это не оградило ее от шутливого замечания Клинтона по адресу Гавела, что Чешская Республика – единственная страна, у которой в Вашингтоне два посла
[915].) Администрация США не была готова пойти дальше поддержки «Партнерства во имя мира» – программы укрепления доверия и ограниченного сотрудничества с посткоммунистическими странами, принятой НАТО в октябре 1993 года.
Но некоторые события помогли переломить ситуацию. Под впечатлением войны, свирепствующей на территории бывшей Югославии, администрация Клинтона начала сознавать, что в посткоммунистической части Европы необходимо выстроить действующие и надежные структуры безопасности. Дикие эксцессы и отдельные всплески ксенофобии в ельцинской России показали, что на ответственную роль будущего гаранта европейской безопасности эта страна была бы неподходящим кандидатом. Некоторые из европейских стран-членов НАТО ясно понимали, что без разрешения проблем безопасности в Центральной и Восточной Европе трудно будет предотвратить грозящую дестабилизацию и конфликты. Манфред Вёрнер, тогда генеральный секретарь НАТО, проникся к Гавелу симпатией еще во время его первого визита в брюссельскую штаб-квартиру альянса в марте 1991 года и не скрывал своего расположения, когда по должности обязан был выражать позицию Североатлантического совета. Ряд ведущих американских специалистов по вопросам внешней политики и безопасности, в частности, эксперты «мозгового треста» RAND, пришел к выводу, что расширение НАТО, независимо от актуальных угроз, должно быть составной частью стратегии укрепления стабильности и объединения Европы
[916] – словно бы вдохновленные речью Гавела в СБСЕ.
