Вацлав Гавел
Быть услышанным у себя дома президенту парадоксальным образом оказывалось гораздо труднее. Когда он время от времени высказывал – пусть даже очень мягко – какое-либо мнение, которое не вполне совпадало с позицией правительства, возмущенные депутаты и проправительственные СМИ не слишком деликатно напоминали ему, что свою должность он занимает благодаря расположению парламента, который легко может изменить точку зрения. Еще более неприятными были регулярные встречи с премьером по средам после заседаний правительства, всякий раз начинавшиеся с подробного разбора обиженным премьером последнего президентского прегрешения. На политическом жаргоне это называется «разнос». Гавел же был человеком слишком вежливым, слишком неконфликтным и, наконец, слишком сомневающимся в самом себе, чтобы после того или иного, даже невиннейшего, своего поступка или высказывания не чувствовать себя хотя бы отчасти виноватым. Встречи Клауса с Гавелом были своего рода копией диалогов Сладека с Ванеком, с той разницей, что Клаус, в отличие от Сладека, пил очень умеренно. Так же, как в «Аудиенции», встречи эти неизменно заканчивались победой Клауса и смирением Гавела – до следующей встречи, ибо единственное, на что Гавел не мог пойти, это изменить своим взглядам.
В принципе Гавел поддерживал и приветствовал экономические реформы, которые в ускоренном темпе проводило правительство Клауса. У него имелся ряд частных возражений против способов их проведения, но – ввиду его конституционно ограниченных полномочий и слабой экономической подкованности – в этой области ему трудно было тягаться с Клаусом. Поэтому полем битвы стало то, что Гавел, в отличие от Клауса, считал само собой разумеющимся.
«Масштабное разгосударствление, протекающее в нашем обществе, по моему мнению, должно возможно скорее найти соответствие в сфере гражданской и общественной жизни. Веру в человека как истинного творца экономического процветания нам следовало бы по-настоящему целенаправленно и намного смелее, чем прежде, дополнять верой в человека-гражданина, способного брать на себя свою долю ответственности за общее дело»
[946].
Клаус придерживался иного мнения. В его консервативной картине мира единственной политической ответственностью гражданина было избирать своих представителей. После этого управление обществом и государством становилось уже делом избранных представительных органов. Различные же гражданские объединения и организации он считал самозваными лоббистскими группами, которые, выражая частные интересы, не могли и не должны были представлять интересы всего общества. Отношение к ним могло быть в лучшем случае терпимым. Иногда Клаус называл эти группы «левыми» или «правозащитными», хотя многих подобные характеристики (в особенности первая) задевали. Клаус обладал немалым даром окарикатуривания, поэтому придумывал всевозможные «-измы», которые умел предъявить публике и заклеймить их, причем так искусно, что слушатель порой невольно задавался вопросом, не склоняется ли он и сам в душе к какому-нибудь такому «-изму».
В отличие от Гавела с его концепцией «неполитической» и «неидеологической» политики, Клаус полагал, что политика на практике означает столкновение идеологических альтернатив, воплощенных в политических партиях, которые борются за власть. В его понимании альтернатива была по сути одна: социалистический уклад и «несоциалистический», консервативный, либеральный капитализм. Существовали лишь два пути: социалистический и другой, то есть неправильный и единственно правильный, «они» и «мы». Как он любил повторять, «третий путь – это самый быстрый путь в третий мир»
[947]. Сторонником «третьего пути» – представителем «аполитичной политики»
[948] – он считал и Вацлава Гавела.
Были между ними и другие различия. Некоторые из них касались внешней политики. Клаус дисциплинированно поддерживал усилия Чешской Республики по вступлению в НАТО, сознавая «огромную символичность этого шага»
[949], но восторга по этому поводу не выражал. «Не буду вам мешать», – более сильных слов поддержки сторонники вступления страны в НАТО, среди которых был и я, от него не слышали. Еще меньше радости он выказывал в связи с вступлением Чехии в Европейский союз, хотя, в отличие от некоторых своих последователей, понимал, что это единственный реальный путь развития страны
[950]. Как экономист он приветствовал преимущества общего рынка и единого экономического пространства, но с глубоким недоверием относился как к усилению власти европейских учреждений с сомнительным демократическим мандатом и ответственностью, так и к их социальной, экологической и институциональной программе, усматривая в ней левацкую социальную инженерию и время от времени сравнивая ее с программой бывшего Совета экономической взаимопомощи стран социалистического блока. Будучи значительно более «чехоцентристом», германофобом и русофилом, чем большинство прозападных чешских политиков, он упорно считал основной единицей геополитической системы национальное государство, а в наднациональных институтах видел рвущихся к власти самозванцев без истинно демократического мандата. Он был в числе первых критиков проекта единой европейской валюты из-за его структурной слабости, которая действительно в большой степени стала причиной недавнего кризиса в еврозоне. Расхождения в понимании европейской интеграции, ее выгод и потерь для Чешской Республики в течение десяти лет, пока Гавел был чешским президентом, приводили к десяткам публичных столкновений между ним и Клаусом. Победителем из этих споров, в отличие от тех, что касались исключительно внутренних вопросов, выходил обычно Гавел, опиравшийся на более существенную часть чешского политического спектра, общественное мнение и международную поддержку, тогда как Клаус часто вынужден был ограничиваться ироническими замечаниями.
Другой, причем потенциально опасной, сферой разногласий между обоими в плане внешней политики были их часто противоположные подходы к различным очагам напряженности, которые возникали в течение этого десятилетия. Гавел во всех таких случаях стоял за гуманитарную интервенцию и защиту прав человека, тогда как Клаус придерживался линии радикального реализма, сторонясь всех конфликтов, не затрагивавших напрямую чешские интересы, а иногда даже таких, которые их затрагивали. Олицетворяя собой тип «сильного» лидера, хотя и играющего по демократическим правилам, Клаус, кроме того, питал слабость к другим таким лидерам, иные из которых не особенно заботились о демократии. Ему был не слишком по душе демократичный, но ошибавшийся и сумбурный Борис Ельцин; куда лучше он понимал методичное манипулирование инструментами власти со стороны Владимира Путина. Он выступал против публичного осуждения Гавелом войны России с раскольнической Чечней и массового нарушения прав человека в ходе этой войны. Клаус обвинял Гавела и Запад в предвзятой позиции в отношении конфликта в бывшей Югославии и публично возражал против бомбардировки Югославии Милошевича авиацией НАТО с целью остановить этнические чистки в Косове.
