Тем не менее лед был сломан, и дружба Гавела и Формана продолжилась. Как обычно, Гавел, почувствовав себя виноватым, уступил. Вскоре в Граде состоялся показ фильма. Флинт тоже присутствовал на сеансе. Переводчиком был я. Гавелу фильм понравился. Град не рухнул.
Как ни осторожен был Гавел в том, что касалось опасности, проистекавшей из преимуществ и соблазнов его положения, в отношениях с женщинами пассивной жертвой этих своих страхов он не являлся. Он и в прошлом не был образцом супружеской верности, а уж теперь любовные победы давались ему куда легче – о чем он время от времени с удовольствием упоминал. И все благодаря власти, которую Генри Киссинджер назвал как-то лучшим афродизиаком! Нет-нет, ничего скандального, разве что парочка кратких романов и парочка неудачных попыток. Насколько мне известно, Гавел никогда не пользовался своим положением для давления и тем более домогательств. Ряд его приключений остался на платоническом уровне, а то, что можно было бы считать одержанными победами, зачастую больше напоминало крик о помощи, чем радость заядлого сердцееда. Его соратникам оставалось только пытаться охранять его частную жизнь и отгонять от него множество фанаток и корыстолюбиц.
Но Гавел, как и раньше, мечтал о более постоянных и более глубоких отношениях. Уже весной 1990 года он начал встречаться с Дагмар Вешкрновой. Они познакомились еще перед Бархатной революцией, на праздновании тридцатилетия театра «Семафор», где ее представил Гавелу Иржи Сухий. Гавел пришел в спортивной куртке, вел себя таинственно и советовал Даше держаться от него подальше, чтобы не попасть в неприятности. Даша, со своей стороны, заметила, что он много курит и что у него «красивые застенчивые голубые глаза»
[966]. Что-то явно назревало, хотя гавеловские советники и телохранители с успехом воспрепятствовали всем попыткам парочки побеседовать в интимной обстановке на нескольких театральных премьерах. Однако они оказались бессильны, когда Гавел пригласил Дашу на танец на ежегодном балу «Прага – Вена» в день своего возвращения из Израиля. Затем он напросился к ней домой на конфиденциальную «чашечку кофе», чтобы «никто ничего не просек»
[967]. Благодаря его выдающимся конспиративным талантам нельзя было, разумеется, избежать того, что когда Дагмар вечером приехала к себе домой на такси, на улице уже стояло несколько машин охраны с проблесковыми маячками, а все обитатели многоэтажки прилипли к окнам, чтобы понять, что происходит. Через пять дней она нашла в своем почтовом ящике листок без подписи: «Таинственный мужчина будет ждать вас в “Монастырском винном погребке” в 8 вечера 30 апреля»
[968]. Гавел не изменился – начало большому любовному роману было положено.
Советники Гавела чувствовали себя не в своей тарелке. Даша была красавицей и превосходной актрисой, но интеллектуалкой ее никто не считал, а уж диссиденткой – тем более. Ее имя, наряду с именами большинства ее коллег, находилось в списке подписантов «Антихартии»
[969]. Она наверняка чувствовала холодок, с которым встречали ее некоторые сотрудники президентской канцелярии, и никогда о нем не забыла.
В драме любовной жизни Гавела его друзьям предстояло пройти испытание на верность. Многие были преданы Ольге. Кто-то переживал за реноме президента. Но были тут вещи еще более сложные – ведь приязни Гавела добивались не одна и не две женщины. Результатом этого было появление достаточно сложного президентского расписания с фальшивыми пунктами, псевдовстречами, обходными маневрами, секретными маршрутами и заговорами молчания
[970]. Несколько человек из ближнего круга президента совершили большую ошибку, выложив ему без обиняков свои претензии к Даше. Другие, знавшие его лучше, оказались умнее. Они приняли выбор Вацлава, успокаивая себя тем, что пока Ольга жива, Даше будет отведена роль любовницы.
К несчастью, прожить долго Ольге было не суждено. Во второй половине 1994 года ей диагностировали рак, и через полтора года она умерла. Ей тоже пришлось заплатить высокую цену за свое длительное пристрастие к курению. После известия о ее кончине множество скорбящих пришло попрощаться с ней и отдать дань уважения ее памяти. «/Ольга/ навсегда останется незаменимой и важнейшей частью моей души», – сказал Гавел спустя год, в день, когда женился вторично
[971].
О последних годах жизни Ольги известно мало. Вскоре после переизбрания Гавела на новый срок в 1993 году Вацлав и Ольга решили подыскать себе новое жилье и – хотя и не сразу – купили виллу в пражском районе Оржеховка. Спустя почти шестьдесят лет Гавел наконец покинул родительское гнездо на набережной Влтавы и продал свою часть квартиры брату Ивану и его семье. Причины такого решения коренятся в событиях личной жизни Гавела того периода. Ни Вацлав, ни Ольга не ладили со второй женой Ивана Дагмар – словачкой, математиком и любительницей икебаны. После того как Иван перевел на нее практически все свое имущество, между двумя ветвями семьи начался спор, кому владеть «Люцерной». Решение Вацлава продать свою половину «Хемаполу», фирме с коммунистическим прошлым, которая к тому же вскоре обанкротилась, поставило последнюю точку в конфликте с Иваном и Дагмар, которые полагали, что у них есть преимущественное право покупки. Когда же после смерти Ольги на сцену вышла вторая Дагмар, отношения испортились вконец. Ни один из братьев не был домашним тираном, который мог бы вмешаться и сказать свое решительное слово. Оба покорно подчинялись женам, хотя от этого страдали их братские отношения. Так что переехать из родительского дома было разумно.
Ольга помогла обустроить и украсить их новое жилище. Туда Гавел привез ее из больницы за три дня до смерти, чтобы она могла умереть дома. Однако для него эта вилла домом так и не стала. С тех пор как его избрали президентом, он непрерывно переезжал, причем не всегда только в силу внешних обстоятельств. В Граде он вечно играл в «горячие стулья», пока не подыскал себе кабинет, в котором прочно и с радостью обосновался. Точно так же обстояло дело и с его частными жилищами. В квартире на набережной он проводил все меньше времени и иногда прикидывал, не переселиться ли ему в замок в Ланах – любимое место отдыха Масарика. Подражая первому президенту, он даже пробовал ездить верхом, но быстро отказался от этой затеи. Потом он ненадолго поселился в так называемой квартире Масарика за президентским кабинетом, но превратить ее во что-то уютное и годное для удобной жизни так и не смог – и из-за обилия людей, что сновали по Граду, и по соображениям безопасности, и из-за возражений охранителей архитектурных памятников. Оттуда Гавел на какое-то время перебрался в так называемый домик Гусака – виллу в стиле ампир в садах Пражского Града, практически разрушенную после многолетних попыток приспособить ее под вкусы и стиль жизни коммунистов. Гавел мало того, что терпеть не мог это место, так вдобавок чуть не погиб там, когда заперся в раскаленной президентской сауне и не смог ни открыть дверь, ни дозваться своих телохранителей, которые смотрели телевизор; к счастью, собравшись с последними силами, он все-таки сумел выбить дверь. В конце концов он поселился в помпезной, однако не слишком привлекательной вилле на Делостршелецкой улице, в десяти минутах ходьбы от Града – с бассейном и небольшим спортзалом. Позднее, уже после свадьбы с Дашей, он купил дом в португальском Ольюш-ди-Агуа – открытом всем ветрам прибрежном городке, где у него не было знакомых и где он не знал, чем себя занять
[972].
