Гавел всякий раз начинал с воодушевлением обустраивать очередное новое жилье, но вскоре запал иссякал – и место переставало ему нравиться. В результате всегда получался какой-то полуфабрикат, полный памятных вещиц, предметов искусства и современнейших приспособлений, но холодный, не согретый теплом домашнего очага и, пожалуй, неудобный. Исключение составляли Градечек и президентский кабинет Гавела – два его истинных обиталища. Только там царил дух гармонии и ощущалось любовное – граничившее с одержимостью – внимание к деталям и мелочам, будь то незаменимая чашка Гавела в Градечке или тибетская танка, полученная в подарок от далай-ламы и висевшая на стене кабинета. Все прочие дома и квартиры выглядели какими-то незавершенными, временными, служащими перевалочной базой, с которой хозяин сбежит, чтобы ненадолго обосноваться где-то еще.
В середине девяностых годов Гавел колебался между чувством долга перед сопровождавшей его всю жизнь, а теперь смертельно больной подругой и своей все более сильной тягой к женщине, в которую влюбился. Дилемма эта явно не имела четкого решения, и он, человек в высшей степени порядочный, поделать с этим ничего не мог. Но тут Ольга умерла.
Нет никаких сомнений в том, что, потеряв Ольгу, Гавел глубоко и искренне скорбел, но прилюдно демонстрировать свои чувства было не в его характере. Он выглядел почти спокойным, однако его истинное состояние выдавала некая заторможенность, эмоциональная невозмутимость, совершенно не свойственная тому, кто всегда был склонен к глубочайшему самоанализу. Так или иначе, но его дилемма разрешилась. Теперь он мог уделить все свое внимание Дагмар, тем более что Ольга с обычной прямотой сказала ему перед смертью, что жить один он не может и потому ему следует снова жениться
[973].
Но прежде Гавелу пришлось самому взглянуть в лицо смерти. В начале ноября 2006 года хронические проблемы с дыханием внезапно обострились, резко подскочила температура и появилось непреходящее чувство усталости. Его личного врача Михала Шерфа это особенно не обеспокоило. Бронхит с предрасположенностью к пневмонии регулярно повторялся каждую весну и осень. Но в этот раз Дагмар настояла на независимом обследовании. Новые рентгеновские снимки и проведенное МРТ (все это – на имя Антонина Манены, начальника полиции Града, из-за опасений утечки информации) показали затемнение в легких. Дальнейшие исследования выявили раковую опухоль. Знаменитый пражский хирург профессор Пафко рекомендовал немедленную операцию. Гавел как раз должен был отправляться с государственным визитом в Украину, и его советники убеждали его не отменять визит, однако Даша выступила решительно против.
Операция, проведенная 2 декабря 1996 года, длилась четыре с половиной часа, и опухоль вместе с половиной правого легкого удалось убрать. Оглядываясь назад, я понимаю, насколько она была успешна – ведь до самой своей кончины в 2011 году Гавел оставался в состоянии ремиссии. Но потом последовали события, едва не стоившие президенту жизни, породившие множество медицинских и общественных дискуссий и способствовавшие появлению скандальных слухов и обвинений в неэтичном поведении, выдвинутых против средств массовой информации, а также выходу книги одного бульварного журналиста
[974], которая вовсе не была ни так точна, как утверждал ее автор, ни так оскорбительна, как заявляла президентская канцелярия.
Через два дня после операции пациенту стало хуже, и врачам пришлось произвести санацию дыхательных путей, чтобы устранить мокроту из легких. Однако лучше Гавелу не становилось, и Пафко решился на трахеостомию, что дало бы президенту возможность дышать при помощи аппарата искусственной вентиляции легких. Но в больнице на Лондонской улице аппарата ИВЛ не было – вот вам иллюстрация к ситуации в системе чешского общедоступного здравоохранения, где работали отличные высококвалифицированные врачи и медсестры, но в первые годы после Бархатной революции ощущался острый недостаток средств на модернизацию инфраструктуры, зданий и медтехники. В больнице отсутствовала центральная разводка кислорода. Когда давление в кислородном баллоне возле президентской кровати упало, потребовалось время, чтобы отыскать мастера для его замены. Из-за дыхательной трубки в трахее президент не мог говорить и был вынужден объясняться с персоналом при помощи записок, написанных с огромным трудом, но всегда вежливых и заканчивающихся именем Гавела и его излюбленным сердечком. Жаловался он только на то, что не может разговаривать и потому ему приходится гримасничать. «Люди такие непонятливые», – нацарапал он с долей иронии на одном листочке
[975].
В конце концов Дагмар, снедаемая страхом за жизнь друга, решила взять дело в свои руки. Поскольку она разочаровалась в способности традиционной медицины помочь пациенту, то пригласила к нему гомеопата, которой удалось проникнуть в больницу и без ведома охраны и персонала переориентировать койку президента и поместить туда несколько «целебных камней». О новом методе лечения стало известно, когда президент пожаловался, что лежит на чем-то жестком. Разразился страшный скандал между персоналом больницы, гомеопатом, Дашей и сотрудниками президентской канцелярии. Уж не знаю, помогло ли лечение камнями, однако 7 декабря Гавел почувствовал себя немного лучше. Кризис миновал.
А вот Дашины тревоги – нет. Она больше не верила больнице, врачам и советникам президента и твердо решила искать помощи в другом месте.
Когда она позвонила мне и сообщила, что президент умирает и я должен немедленно найти для него лучших врачей, в Вашингтоне, где я по-прежнему работал послом, было три часа утра. Ни одного американского специалиста по болезням легких я не знал, но тем не менее взялся за телефон и принялся накручивать диск, абсолютно не уверенный в том, что сонные люди вообще захотят со мной разговаривать, а не швырнут сразу трубку. Венди Луерс нашла доктора Пола А. Маркса – директора знаменитого «Мемориального онкологического центра имени Слоуна-Кеттеринга» в Нью-Йорке, который перезвонил мне с тем, что готов отправить в Прагу своего лучшего хирурга, заведующего отделением торакальной хирургии д-ра Роберта Гинсберга.
Когда Гинсберг на следующий день после ночного перелета добрался до Праги, он обнаружил, что пациент стабилен и окружен командой врачей, которые хотя и были (что естественно) озабочены, но ситуацию контролировали. Гинсберг осмотрел президента, провел несколько процедур, выступил на пресс-конференции, где похвалил работу своих чешских коллег, и на следующий день вернулся в Нью-Йорк
[976]. Спустя два дня я навестил Гавела в больнице. Говорить он хотел не о своем здоровье, а о последнем кризисе в чешском правительстве
[977] и о назначении Мадлен Олбрайт государственным секретарем Соединенных Штатов. Из больницы его выписали на второй день Рождества.
