Было не слишком трудно усвоить этот стиль жизни, превратив его в постоянный способ существования. Некоторые так и сделали – часто с непоправимыми последствиями. Среди таких были и друзья Гавела: кинорежиссер Павел Юрачек и художник Йозеф Вылетял, не дотянувшие и до пятидесяти.
Однако для основной массы людей такое расслабление оставалось самое большее временной мерой, не способной скрасить безнадежную ситуацию, ибо оно не сулило никаких изменений к лучшему. Казалось, что так будет всегда, что люди так и будут ходить с одной вечеринки на другую, напиваться все в той же компании, спать с кем-то совсем чужим, а наутро просыпаться со смешанными чувствами: от тихого безразличия – через вялое отвращение – до глубочайшей тоски.
Платить за такой образ жизни приходилось в валюте уважения к себе и другим, включая старых друзей, и цена была довольно высокой. В конце 1971 года Гавел с Яном Немецем (с которым он написал сценарий к фильму Heartbeat), Юрачеком и Вылетялом принялись устраивать регулярные обходы ночных заведений под придуманным Гавелом названием «свободные четверги». Обернулась эта затея плохо: Немец, которого изрядно выбил из колеи развод с женой Мартой Кубишовой, вместе с Павлом Ландовским украли (или, с их точки зрения, взяли напрокат) дорогой «мерседес» Гавела, после чего несколько дней изводили владельца, отказываясь вернуть ему автомобиль. Весь этот розыгрыш кончился взаимными оскорблениями и пьяными потасовками
[280]. В другой раз в салоне Мухи Ландовский, который по-прежнему работал и пользовался успехом у зрителей, обвинил уже запрещенных Гавела и Юрачека в том, что они сами навлекли на себя все беды, а теперь изображают мучеников
[281]. Кайзер здесь ссылается на довольно сомнительное свидетельство органов госбезопасности, согласно которому агрессивно повел себя на какой-то вечеринке Юрачек, якобы обвинивший Гавела в эксгибиционизме и в безразличии к тому, как скажется его деятельность на жизни сограждан
[282].
В первой половине семидесятых годов Вацлав Гавел находился в идеальной ситуации, будучи одновременно создателем и наблюдателем такого образа жизни. Участвуя в бесчисленных вечеринках, из которых часть проводилась в упомянутых выше местах, а многие другие – в его новом доме в деревне, он, однако, не поддавался саморазрушительной тяге напиваться до потери сознания. Так как гонениям в то время подвергались прежде всего бывшие коммунисты, к которым он никогда не принадлежал, власти – хотя и объявили его врагом социализма, сделали изгоем, часто вели за ним слежку и вызывали на «десятки допросов»
[283] – тем не менее его не арестовывали и напрямую не преследовали. При этом, разумеется, ни в одном театре страны не могли идти его пьесы, а сочинения были изъяты из публичных библиотек. Его (в соавторстве с Немецем) киносценарий к мрачной драме Heartbeat
[284] о пересадках сердца, которые призваны спасать человеческие жизни, но в безнравственном мире приводят к оргиям со смертельным исходом, написанный на основе их же текстов к книжному изданию комикса
[285], по-видимому, предназначался для зарубежных съемок, которым так и не суждено было состояться. Это произведение нельзя назвать шедевром; вклад Гавела читатель может найти в нем лишь местами – в остальном он явно перекрыт совместными мазками обоих сценаристов. Гавел отныне нигде официально не работал, однако благодаря регулярным отчислениям за постановки его пьес за границей от издательства «Ровольт», о которых очень расторопно заботились немецкие литературные агенты, он мог в ближайшем будущем жить вполне комфортно. Переезд в Градечек позволил ему в значительной степени избавиться от докучливого контроля органов безопасности, а также вырваться из тягостной пражской атмосферы. Дом они с Ольгой обустроили (снабдив его такими достижениями прогресса, как горячая вода и центральное отопление), оборудовали там несколько комнат, кабинет для драматурга с видом на небольшой цветник в саду – и затем распахнули его двери перед друзьями и знакомыми. Поступления из-за границы дали Гавелу возможность не только приобрести «мерседес», но и покупать недоступные остальным деликатесы и напитки в «Тузексе»
[286], которыми он щедро делился со своими гостями
[287]. О достижениях коммунизма многое говорит тот факт, что среди экзотических товаров, которые покупал Гавел, были, например, кетчуп и зубная паста
[288]. Часть доходов в валюте он пустил на покупку дорогого музыкального центра, который обеспечивал вечеринки музыкальным сопровождением. Кстати о музыке: вкусы Гавела в те годы – пока он не соприкоснулся с андеграундом – колебались между кантри Джонни Кэша
[289] и несколько сентиментальной поп-музыкой Берта Бакарака
[290]. Поскольку по политическим причинам его в то время лучше было избегать и многие из его бывших друзей это охотно делали, естественный отбор превратил группу людей, собиравшихся в его доме, в очень сплоченную и верную компанию. И все равно число гостей иногда выходило за рамки приемлемого, и Гавелу приходилось писать друзьям строки, которые трудно было назвать искренними приглашениями: «В каникулы… здесь… ежеминутно какие-то мои пражские друзья, сплошные пьяницы…»
[291]
Частые дружеские сборища, кроме прочего, давали Гавелу повод предаваться своему кулинарному хобби. Как и ко всему остальному, он подходил к нему со всей серьезностью и преданностью делу – осваивал приемы, обменивался рецептами и просил уехавших друзей посылать ему из эмиграции недоступные на чешском рынке ингредиенты
[292]. В целом Гавел предпочитал испытанным и привычным рецептам эксперименты, иногда с неоднозначными последствиями. Павел Когоут, который разделял кулинарные увлечения Гавела, вспоминает, как в доме Когоута на Сазаве они попытались повторить роскошное блюдо из романа Богумила Грабала «Я обслуживал английского короля» – запеченного верблюда с четверной начинкой. Но поскольку в плохо снабжаемых чешских магазинах верблюда или хотя бы козла было не достать, им пришлось удовольствоваться индюком, начиненным уткой, начиненной цыпленком. Только попробовать свое творение им не довелось: измученные всеми этими начинками, они вышли на улицу покурить, оставив готовое блюдо остывать, а когда вернулись, увидели, что раньше них устроили себе пиршество собаки
[293]. Однако наряду с подобными развлечениями Гавел в то время занимался и более серьезными делами. Летом 1970 года вместе с Ладиславом Дворжаком (автором идеи), Зденеком Урбанком, Йозефом Вогризком и Иржи Кубеной он пытался основать постоянно действующий «кружок по переписке» как инструмент коллективной рефлексии в эпоху, которая не давала для такого рода деятельности никаких публичных возможностей
[294]. Это начинание, по всей видимости, зачахло на корню.
