В конечном итоге новое слияние с рабочим классом пошло Гавелу на пользу не только в психологическом плане, но также в творческом и финансовом отношениях. В одноактной пьесе «Аудиенция», основанной на опыте его работы на пивзаводе, которую он написал в начале 1975 года как бы между делом, для развлечения его друзей-писателей, он вернулся на естественную для него почву сатиры. Мрачная экзистенциалистская рефлексия «Заговорщиков» и «Гостиницы в горах» осталась в прошлом. Исчез экзотический, абстрактный антураж. Пивзаводская «Аудиенция» разыгрывается здесь и сейчас. На первом плане – попытки двух действующих лиц, вечно пьяного пивовара Сладека и воспитанного интеллектуала Ванека, тогдашнего и будущего alter ego драматурга, нащупать какой-то modus vivendi, баланс между обязанностями Ванека на рабочем месте и зловещим интересом к нему со стороны госбезопасности. Что касается второго плана, то это пьеса с абсурдной кульминацией, когда еле ворочающий языком Сладек просит Ванека разделить с ним тяжкое бремя и помочь писать отчеты о его, Ванека, поведении, которые от него требует госбезопасность. Когда же Ванек из принципа отказывается доносить на самого себя, переговорам приходит конец и Сладек обвиняет Ванека в том, что тот в силу своего элитарного превосходства заставляет простых людей, таких как он, замараться по уши, «а он, барин, чистеньким останется»
[327].
Не обязательно соглашаться с изощренным обвинением Сладека, которым он снимает вину с себя, чтобы понять, что автор написал не просто незатейливую морализаторскую пьеску, но трактует ситуацию как нравственно неоднозначную. Подобное комплексное восприятие, несомненно, является одной из наиболее устойчивых и ценных констант всего творчества Гавела. Хотя сомнений в том, какую позицию занимает и какую точку зрения отстаивает сам автор и не возникает, он все же не перестает предостерегать от появления чувства нравственного превосходства и интеллектуального пренебрежения, которое часто превращает принципиальный поначалу спор в идеологический конфликт или сшибку индивидуальностей. То, что нравственная позиция Ванека, в отличие от позиции его противника, истинная, мы понимаем только потому, что он готов принести ей в жертву преимущества, которые сулит предлагаемая ему работа на складе. Вывод, что правда, для того чтобы быть правдивой, должна быть подкреплена личной гарантией человека, о ней говорящего, Гавел повторяет вновь и вновь.
Однако у пьесы есть еще третий уровень, не столь явный, как другие два. Несмотря на драматичный контраст между грубияном Сладеком, который то угрожает, то уговаривает и просит, и вежливым Ванеком, сохраняющим тихое достоинство, именно последний старается проломить стену социальной отчужденности и отверженности и установить со своим начальником человеческие отношения. Его мир театральных звезд и вечеринок, Карела Готта и Иржины Богдаловой, к которому завистливо отсылает Сладек, так отдален во времени и в пространстве, что воспринимается как нечто нереальное. А мир Сладека – мир собутыльников из пивных, цыган, осведомителей госбезопасности и бесконечных кружек с пивом – существует здесь и сейчас, он так же реален, как мерзостный смрад от давно разлитого пива, который можно чуть ли не обонять между строками пьесы. И вот в последней реплике не кто иной, как ценитель вина Ванек делает первый шаг к тому, чтобы преодолеть барьер между обоими персонажами, на какое-то время усваивая язык Сладека, принимая от него стакан с его любимым напитком и разделяя его взгляд на мир: «А, всё кругом одно дерьмо!»
[328]
Когда в конце 1975 года Гавел во время встречи с друзьями-писателями в Градечке прочел им в гостиной свою новую пьесу, она имела огромный успех. Не то чтобы ее даже особо восторженно хвалили – просто смеялись не переставая. Такой же эффект она производила, когда через год ее разыграли Андрей Кроб в роли Сладека и Гавел в роли Ванека на регулярном летнем «празднике в саду» в сарае Кроба, во время десятков ее постановок до 1989-го по всему миру и в Чехословакии после Бархатной революции. Но культовая постановка пьесы обошлась без сцены и без театра. Речь идет об аудиозаписи, сделанной весной 1977 года в простенькой студии Владимира Мерты. Режиссером постановки был Лубош Писториус, в роли Сладека выступил собутыльник Гавела Павел Ландовский, а сам автор, поначалу неохотно, согласился одолжить свой голос – включая картавость – Ванеку. Спустя всего пару месяцев после «Хартии-77» маленькой творческой группе приходилось творить втайне, что в живописном уголке Праги под названием На коцоурках, где Мерта тогда жил и работал, было довольно затруднительно. Приходилось преодолевать частую потерю трудоспособности у Ландовского, склонного слишком рано выпивать слишком много пива, боязнь автора говорить в микрофон и его врожденную неспособность произнести процитированную выше последнюю фразу пьесы, а также отсутствие необходимого оборудования для звуковых эффектов (жена Писториуса Итка имитировала шумное мочеиспускание Сладека в туалете, сливая воду из чайника в металлический таз)
[329]. В последующие годы эту аудиозапись, которую два шведских юниора-хоккеиста контрабандой провезли в Швецию, копировали вновь и вновь, так что по своему статусу она приблизилась к оригинальным «подвальным» записям Боба Дилана. Сам Гавел вспоминал, как однажды он – что случалось нередко – остановил машину, чтобы подвезти полузамерзшего человека, голосовавшего на обочине, а тот через пару минут со словами «на свинью вы не похожи» вставил в плеер в машине кассету с «Аудиенцией»
[330]. Отчасти и благодаря этой записи Гавел еще несколько лет тому назад полузабытый, приобрел среди своих соотечественников славу национального драматурга, а некоторые реплики из нее («Во как в жизни бывает, а?», «Люди – они большие свиньи! Ой большие!») вошли в повседневную речь даже тех, кто о пьесе и ее авторе никогда не слышали.
В тот год Гавел написал не одну, а сразу две пьесы. В «Вернисаже» добившиеся успеха супруги демонстрируют «лучшему другу» Бедржиху, писателю и интеллектуалу, по уши погрязшему в проблемах
[331], свой новый дом, свой роскошный образ жизни, свои сексуальные изыски и полное, безграничное счастье. Одновременно они стараются мягко уговорить его перемениться, привести в порядок свою жизнь и вновь сделать счастливым собственный брак. Ведь он же приличный, интеллигентный человек, и ничто не мешает ему стать таким же счастливым, как они!
