Дальнейшие события известны по нескольким описаниям – самого Гавела и других
[414]. Самое драматичное, хотя, может быть, не самое точное из них, – это описание Павла Ландовского
[415], который был за рулем уходившего от погони «сааба». Уйти, впрочем, удалось недалеко, так как за ним сразу же ринулся целый конвой «шкод» без номеров с мощными двигателями. В лихорадочной гонке с целью настичь преступников первыми две машины преследователей столкнулись друг с другом. После этого погоня на бешеной скорости продолжалась – с единственной задержкой, когда Ландовский резко затормозил перед почтовым ящиком в районе Ганспаулка и Гавел впихнул в него несколько десятков конвертов. На перекрестке пяти дейвицких улиц – Гимназийной, Певностной, Глинки, Велварской и Ковпака (ныне улица генерала Пики) – «сааб», окруженный со всех сторон, вынужден был остановиться – «как в гангстерском фильме»
[416]. Ландовский запер машину изнутри и предоставил разъяренным гебистам орать и колошматить по дверцам и капоту. Известный своим темпераментом актер реагировал аналогично и якобы кричал: «Подать сюда этих легавых, я их растопчу»
[417]. Сидевший рядом драматург на это сухо заметил: «Славно же начинается наша борьба за права человека»
[418].
Когда Гавел добавил, что «эти господа, похоже, и впрямь из полиции»
[419], Ландовский отпер машину, но зацепился локтем за руль, вопя во всю глотку. В следующий момент он увидел подошвы ботинок Гавела: «Его выволокли, как скатанный ковер»
[420]. С Вацуликом поступили так же.
Поскольку происходящее снимал на видеокамеру – по-видимому, ради документации, – агент в штатском, прохожие, узнавшие популярного актера, начали собираться вокруг в уверенности, что наблюдают за съемкой фильма.
После того как сотрудники безопасности поняли, что иначе, как сломав Ландовскому руку, его из машины не вытащить, они подсадили к нему в «сааб» молодого коллегу и велели ехать за ними. Парень извиняющимся тоном объяснил, что вообще-то он из отдела по борьбе с наркотиками, а потом сообщил, что все у них находятся в полной готовности уже с двух часов ночи. «Ну и фигню вы, чувак, затеяли… Они ж вас расстреляют!»
[421] Машина как раз катилась вниз от Пражского града по Хотковой улице в сторону Кларова, когда Ландовский ответил: «Значит так, послушай – или ты пообещаешь принести мне в камеру зубную щетку и блок сигарет “Спарта”, или я газану и шмякну тачку об эту стену. Помрем оба, но ты раньше, потому что стена с твоей стороны»
[422]. И этот человек позже действительно принес Ландовскому в камеру полблока сигарет, извиняясь, что больше не раздобыл. Подобно многому другому, «Спарта» была в дефиците.
За этим последовал двенадцатичасовой допрос в отдельных кабинетах. В полночь всех троих задержанных и Зденека Урбанека, которого забрали из дома, отпустили. Однако на другой день их с самого утра опять доставили в отделение, и допрос возобновился. Так продолжалось неделю.
Пересказывая позднее Эде Крисеовой всю эту историю с погоней, Ландовский сделал одно важное наблюдение: «А еще говорили, что Вашек приличный человек! Да он крепкий по-настоящему и всю жизнь готовился к тому, что сейчас произошло»
[423].
На следующий день после акции госбезопасности о «Хартии» подробно сообщали в главных газетах Германии, Франции, Британии, Италии, Соединенных Штатов и других стран. Это случилось благодаря неортодоксальному подходу пресс-атташе посольства ФРГ Вольфганга Рунге, который 29 декабря получил «Хартию» от Павла Когоута и по собственной инициативе передал ее с курьерской почтой боннскому радиожурналисту Хансу-Петеру Ризе. Этот последний, уже давно стоявший поперек горла чехословацким коммунистическим властям, разослал документ дальше и договорился, что разные издания опубликуют его одновременно. Не исключено, что еще раньше была предпринята более романтичная попытка вывезти текст документа с помощью очаровательной чешской эмигрантки Илоны Друмм, которая будто бы выучила его наизусть, попивая шампанское с Павлом Когоутом, однако эта история имеет – по крайней мере отчасти – апокрифический оттенок
[424]. Итак, хотя госбезопасность и конфисковала большинство приготовленных конвертов с «Хартией», утаить шила в мешке не удалось. Конверты, которые Гавел бросил в ящик до задержания всех троих, как ни странно, тоже были доставлены.
Кайзер в своей биографии Гавела, в остальном весьма ценной, глубоко заблуждается, когда пишет, что «ЦК КПЧ в первый момент не знал, как отклонить протянутую руку»
[425]. Правившие страной большевики не были, конечно, гениальны, но им хватило ума отличить протянутую руку от объявления войны, а «Хартия», несмотря на ее умеренный тон, была именно объявлением войны. Президиум центрального комитета собрался в пятницу 7 января, через сутки после того, как у Гавела и его друзей изъяли документ, и дискуссия о том, как отклонить протянутую руку, явно не заняла много времени. Президиум постановил, что:
1. «Хартия-77» есть антигосударственный, контрреволюционный документ, платформа для создания буржуазной партии.
2. Подписавшие хартию – это противники социализма, начиная от Прокопа Дртины через представителей буржуазии до ренегатов рабочего движения;
3. Хартия была подготовлена в сговоре с заграницей, где и была опубликована.
И решил:
– возбудить уголовное дело по факту совершения преступлений, предусмотренных § 112 и § 98 п. 1 УК,
– применить к подписавшим хартию все меры административного воздействия…
[426]
