О Гавеле как об авторе постоянно заботились его друг Клаус Юнкер и издательство «Ровольт Ферлаг». Благодаря связям со знаменитым венским «Бургтеатром» и хорошим отношениям с его художественным руководителем Ахимом Беннингом, подкрепленным еще и тем, что в Вене жили Когоут и Ландовский, плоды его работы как драматурга не пропадали втуне. Кроме того, это давало постоянный источник дохода. У других хартистов дела обстояли значительно хуже: они добывали скудное пропитание, став разнорабочими, причем многие из них должны были заботиться о куда более многочисленных семьях. Вдобавок становилось чем дальше, тем понятнее, что масштаб оппозиционной деятельности, заключавшейся в основном в распространении машинописных самиздатских публикаций, распечатанных под копирку, без дополнительных источников финансирования и элементарной канцелярской техники останется весьма ограниченным.
Гавел по-прежнему находился под надзором и справедливо полагал, что его почта люстрируется, а телефонные разговоры прослушиваются. Для регулярной связи с Западом требовались надежные и безопасные каналы. Секретность была очень важна. Быть застигнутым при передаче за рубеж текстов или пленки с высказанным собственным мнением означало, что человека ждут крупные неприятности: серьезное предупреждение, а то и год или два за решеткой. Передавать деньги или технику было еще опаснее – это легко квалифицировалось как шпионаж, и виновным, особенно тем, кто, подобно Гавелу, считались бы теперь рецидивистами, грозил десятилетний тюремный срок.
Усилия, приложенные ради решения этой проблемы, стали очередным проявлением смелости, сообразительности, взаимного доверия и прочных межчеловеческих отношений. Началось все за несколько лет до возвращения Гавела из заключения. В центре истории стояла маленькая энергичная женщина – социолог Иржина Шиклова, бывшая коммунистка, а ныне хартистка, проведшая, как и Гавел, в начале восьмидесятых годов некоторое время в тюрьме за незаконную переправку диссидентских рукописей из Чехословакии и их же, но уже в печатном виде, обратно. После выхода из тюрьмы Шиклова, использовавшая раньше в качестве курьеров западных туристов, стала умнее и подружилась с несколькими западными дипломатами, которые – кто с ведома своих правительств, а кто и без оного – использовали свое положение для двусторонней доставки писем, книг и прочего. В то время, когда этими контрабандистскими путями пользовался и Вацлав Гавел, забота о них лежала на плечах шведского культурного атташе Петера Тейлера (псевдоним Васко да Гама)
[608], немецкого дипломата Вольфганга Шера (после отъезда из Праги в 1986 году его сменили Петер Мецгер и Иоахим Брусс), а также канадского дипломата Петера Бейкуэлла
[609]. Обычно почту Гавела передавала Шикловой Дагмар Гавлова-Илковичова, вторая жена брата Ивана. Самую рискованную часть операции брала на себя сама Шиклова, передававшая дипломатам корреспонденцию Гавела вместе с письмами других диссидентов.
Наиболее активную переписку после выхода из заключения Гавел вел с двумя людьми. Один, Франтишек Яноух, живший в Швеции, был физиком-ядерщиком, второй, историк Вилем Пречан, проживал в Германии. Оба прежде состояли в компартии, но присоединились к оппозиции и вынужденно оказались в эмиграции. Оба сыграли выдающуюся роль в «выживании» диссидентской литературы и «Хартии» как носителя живого слова и организованной силы, а также в распространении ее идей. Яноух основал «Фонд Хартии-77», со временем превратившийся в основное место сбора финансовых средств для поддержки чехословацкого диссидентского движения. Пречан вместе с другими писателями и интеллектуалами занимался сбором, архивированием, распространением и пропагандой самиздатской литературы. Из этой неформальной деятельности, известной сначала как «Отечественное предприятие», постепенно вырос Чехословацкий центр документации независимой литературы – со своими уставом, правлением, статусом некоммерческой организации и настолько обширными библиотекой и архивом диссидентских трудов, насколько позволяли тогда обстоятельства. Все это частично финансировал, а с 1986 года также и хранил в своем замке в баварском Шайнфельде чешский эмигрант-аристократ Карел Шварценберг.
В самый малоизученный и закрытый от посторонних глаз период своей диссидентской деятельности Гавел за пять лет обменялся с обоими корреспондентами примерно пятью сотнями писем и провел с ними десятки телефонных разговоров. Какие-то из них касались быстро нараставшего объема международных текущих дел и церемоний получения различных наград и почетных званий, которые присуждались Гавелу, но которые он не мог принять лично из-за опасений, что его не впустят обратно в страну, даже если и разрешат выезд, а также переводов, интервью и деталей различных публикаций. Однако основная часть этих переговоров и обсуждений показывает нам Гавела в непривычном свете, а именно – как фактического спонсора оппозиции. Важная роль, несомненно, принадлежала практичному Яноуху, который еще в декабре 1978 года зарегистрировал шведский «Фонд Хартии-77» в качестве инструмента для получения финансовой поддержки диссидентов и дальнейшей передачи денег на нужды движения. Первый взнос в размере 15 000 шведских крон
[610] поступил от шведского фонда Monismanien, распределяющего одноименную денежную премию
[611]. Ежегодная сумма, передаваемая «Фондом Хартии» в Чехословакию, возросла с примерно 100 000 шведских крон в 1979 году до более полумиллиона крон десять лет спустя
[612]. Фонд открыл филиалы в Норвегии и США. Деньги приходили от целого ряда культурных и благотворительных организаций и от частных лиц в Европе и Соединенных Штатах, включая таких крупных дарителей, как Фонд Форда или Фонд Сороса «Открытое общество» (последний жертвовал самые большие суммы).
Так что основная сложность заключалась не в поиске финансовых средств, а в том, как доставить их по назначению. В коммунистической Чехословакии хождение мировых валют было очень ограниченным и находилось под строжайшим контролем, так что незаконное владение валютой грозило административным и уголовным преследованием. Поэтому переправлять тайными каналами через границу крупные денежные суммы было делом крайне рискованным – к этому прибегали лишь в случаях острой необходимости. Но можно было легально отправлять деньги в качестве подарка или какой-либо выплаты (например, гонорара) через официальный банк – с тем, чтобы потом поменять их на тузексовские боны, эту полуконвертируемую валюту, которая тратилась в специализированных магазинах или выгодно обменивалась на черном рынке.
