– Обязательно сообщу. Просто нечего мне больше вспоминать. Все выложил как на духу. Только вот… – Староверов замялся и недоверчиво посмотрел на опера. – А с Тарасовым что будет, с участковым? Неужто его за наркоту не привлекут? Он же с каждой проданной в нашем районе дозы процент имеет! Неужто нет справедливости на этом свете?
– Участкового тоже проверим, – серьезно сказал Волченков. – Так этого дела не оставим. Если факты подтвердятся, участковый будет наказан по всей строгости закона. Сейчас как раз ищут этого вашего, как его – Живчика, дополнительную информацию в районе собирают. Никто заминать этот случай не собирается.
– Ну, посмотрим, – не слишком радостно проговорил Староверов. – Что-то до сих пор заминали… Вот и получается, что если бы я за обрез не взялся, так никто бы и не шелохнулся. Как вот тут рассудить, правильно я поступил или нет? Что сами-то про это думаете, гражданин начальник?
– Я думаю, что какое-то странное у вас раскаяние, Староверов, – с досадой ответил Волченков.
Он ушел от арестованного в странном расположении духа. Староверов, несомненно, был преступником, был безоговорочно виновен и заслуживал самого сурового наказания, но при этом за ним сохранялась какая-то неприятная для Волченкова правота, и с этим ничего нельзя было поделать. Волченков нисколько не сомневался, что все, что Староверов говорил о своем участковом, может подтвердиться в самое ближайшее время. Волченков знал, чем это может обернуться – непременно потянется ниточка к начальству участкового, всплывут факты взяток, попустительства, всплывут непринятые заявления, замятые дела – когда разворошат этот муравейник, мало никому не покажется. Волченков даже поежился. Не о том думал генерал, когда поручал им это дело. Он хотел в корне пресечь деятельность доморощенных робин гудов, хотел хоть как-то поднять престиж органов. А тут все получается с точностью до наоборот. Вряд ли ему понравится такой поворот дела. Но кто в этом виноват? Наверное, будь участковый Тарасов кристально честным человеком, у Староверова не возникло бы повода идти на него с ружьем. Делать вид, что ничего не происходит, значит, провоцировать новые преступления. И однажды критическая масса нарастет так, что в каждом дворе появятся свои «охотники». Вот тогда будет по-настоящему плохо.
Свои выводы Волченков намеревался немедленно доложить генералу и настоять на том, чтобы версию о связи участкового Тарасова с наркодельцом по кличке Живчик проверили как можно скорее и как можно тщательнее, но его порыв был остановлен звонком Ломова, который без предисловий сообщил:
– Так, у меня, как водится, две новости – плохая и хорошая. С какой начать?
– Плохих я уже наслушался, – проворчал Волченков. – Начинай с хорошей.
– Мой хороший знакомый уже установил на мосту маячок. Я только что оттуда. Хакер остался там и продемонстрировал возможности устройства. Эта штука фиксирует присутствие человека в радиусе пяти метров, а разборчивую речь в радиусе трех. Не густо, но хоть кое-что. Если кто-то из них туда вернется и мы поймаем сигнал, есть возможность их взять. За полчаса туда реально добраться.
– А если на мост зайдет корова?
– Ну что же. Еще полчаса, и мы дома, – хладнокровно ответил Ломов. – Сам знаешь, ставить там засаду нереально, а это все-таки шанс.
– Ну, хорошо, а какая плохая новость?
– Только что ребята сообщили – на участке Тарасова грохнули этого барыгу Живчика. Зарезали ножом в подворотне. Там сейчас все на ушах стоят, убийцу ищут. Служебная собака вызвана. Сдается мне, младший Староверов постарался. Никак не угомонятся народные мстители!
– Вот черт! – ошарашенно сказал Волченков. – Вот ты меня убил! Просто уничтожил. Я-то собирался по этому Живчику поработать. Понимаешь, Староверов-то по-своему прав. Не дело, когда участковый рука об руку с барыгой…
– Участковый там теперь герой дня, – усмехнулся Ломов. – Он весь в белом, а Староверов – весь в дерьме. Если подтвердится, что Живчика сын завалил, то вообще им обоим рассчитывать не на что. Получат на всю катушку. Таков расклад. И ничего ты с этим не сделаешь. У тебя-то какие результаты?
– Да никаких практически, – устало махнул рукой Волченков. – Похоже, никакого отношения этот Староверов к «охотникам» не имеет. Обычный мужик, незамысловатый. Выпил и решил свою крутость показать. Приплел «охотников» для убедительности. Сейчас клянется, что плохого ничего не хотел, просит сына пожалеть. А как его пожалеть, если он по стопам папаши пошел? На участкового, значит, кишка тонка оказалась, а барыгу завалил. Впрочем, это еще не факт, верно? Попробую сам на него выйти. Тут у меня сейчас одна мыслишка наклевывается. Потом тебе расскажу, когда все обдумаю.
– Да чего тут думать? Трясти надо! – засмеялся Ломов. – В том смысле, что вот сработает маячок и поплывет нам счастье в руки.
– Что-то не верится. До сих пор оно как-то не очень к нам благоволило, – сказал Волченков. – По школе, по родителям отработали – пусто, ни одной подходящей кандидатуры, да и по датам сплошное несовпадение. У всех железное алиби. Я знаю, ты с людьми Казаченко беседовал, и тоже результатов ноль. Все больше разговоров об «охотниках», а мы все так же от них далеки, как и вначале. Боюсь, что «охотники» это вообще собирательное понятие. Некая стихия, как в случае с Староверовым. Припекло – взялся за оружие, для красоты назвался «охотником». Вот так оно и получается – «охотники» вроде бы существуют, а при этом вроде бы их и нет. Мы их можем всю жизнь ловить.
– Всю жизнь не дадут, – заметил Ломов. – Отстранят, строгача влепят и переведут в обоз. Всю жизнь не получится. Так что хочешь не хочешь, а банду поймать придется. А уж стихийная она или не стихийная – это пускай начальство разбирается. У нас конкретные вещи в руках. Сам говорил, мысли какие-то в голове роятся… Да и у меня не такой уж нулевой результат в смысле казаченковской челяди. Есть там один красавец, который у меня большие сомнения вызывает. Планирую с ним поближе познакомиться. Только не сразу, боюсь спугнуть. Да и Казаченко палки в колеса ставит. Пришлось с ним как-то двумя словами перекинуться. Я поинтересовался, что он в сейфе держал, какие ценности. Так он так взвился, как будто ему в зад скипидара плеснули. Странно это. С одной стороны, его вроде напрягает, что сейф похищен, а с другой стороны, не очень-то он его хочет и вернуть, как мне кажется. Меня он вообще на дух не переносит. В последний раз я неофициально зашел, так меня на порог не пустили, сказали – не велено. Ну, да я все это припомню. Сейф-то в конечном итоге у нас будет.
– Это в том случае, если он на дне реки, – сказал Волченков. – И если его оттуда уже не того…
– Не может быть, – отрезал Ломов. – Первые десять дней они туда не сунутся. Менты все время рядом крутятся, хозяева настороже, и местные жители тоже… Вот уляжется маленько, и появятся. А мы тут как тут! Не бойся, эту историю мы точно раскрутим. А те, кто на Казаченко нападал, это тебе не Староверов, кустарь-одиночка, это птицы другого полета.
– Да, здесь-то признаки преступной группировки налицо, – согласился Волченков. – Только одно смущает – эти-то никаких намеков на охоту не делали.
