Он продиктовал Волченкову номер мотоцикла, и тот погнал машину на опасной скорости, стремясь настичь подозрительный мотоцикл. Выехав на шоссе, он почти сразу заметил его. Мотоцикл стоял метрах в трехстах на обочине дороги. Водитель сидел в седле и задумчиво курил. Волченков сбавил скорость и опять связался с Ломовым.
Проезжая мимо одинокого мотоциклиста, Волченков боковым зрением постарался ухватить как можно больше. Мотоциклист ничем особенным не выделялся – мужик как мужик, плечистый, в грубой куртке, в неглаженых брюках. Мотоцикл «Урал», старый, но по всему видно, ухоженный. Странным казалось занятие мотоциклиста. Глядя куда-то за горизонт, он о чем-то напряженно думал, смоля сигарету.
– Я только что его проехал. Стоит на двадцать втором километре, – сообщил Волченков. – Чего стоит – не знаю. Бери теперь его ты, а то он может заподозрить неладное. Буду ждать на первом перекрестке.
Ломов, видимо, не считал, что преследуемый может что-то заподозрить. Более того, подъехав к тому месту, где по-прежнему стоял, не сходя с мотоцикла, Дрон (а это именно он и был), Ломов остановил машину, высунулся в окошко и как можно доброжелательнее поинтересовался, что случилось и не требуется ли помощь. Дрон, погруженный в свои думы, не сразу даже понял, чего от него хотят. Поняв же, он энергично замотал головой.
– Все нормально, мужик! – объявил он и отправил в рот очередную сигарету. – Все нормально. Езжай! У меня тут, это… свои, короче, дела. Езжай!
На лице у Дрона отразилось такое горячее желание дать пинка человеку, вторгшемуся в его тяжелые размышления, что Ломову ничего не оставалось, как посмеиваясь, отъехать. На перекрестке они с Волченковым встретились. Дрон все еще не тронулся в путь, и они успели обменяться впечатлениями. Волченков поехал обратно, на случай, если объект вздумает вернуться. Если же он все-таки двинет дальше в город, Волченкову надлежало на почтительном расстоянии следовать за ним, держа связь с Ломовым, который будет ехать перед преследуемым. Предосторожности эти на самом деле не имели в данном случае никакого значения, потому что Дрон мало на что обращал сейчас внимание. Он был захвачен одной дерзкой идеей, на которую никак не мог решиться, но которую тем не менее принялся обдумывать вплоть до малейших деталей. Ни о какой слежке за собой он и думать не думал. Покатавшись в том районе, где они несколько дней назад избавились от краденого сейфа, и не заметив там ничего, по его мнению, подозрительного, Дрон совершенно успокоился и даже смог дать волю фантазии, что вообще-то делал крайне редко. Он вдруг подумал, что поднять не слишком массивный сейф со дна неглубокой реки – задача вполне выполнимая, и совсем не обязательно примешивать к ее выполнению Багра и Крота. В соседнем районе живут двоюродные братья Дрона, Колька и Петька, мужики здоровые, грудные клетки, как кузнечные меха – им нырнуть лишний раз в речку одно удовольствие. А если к этому удовольствию приложить небольшую сумму из сейфа… Другое дело, что могут не поехать. Заартачатся – у них там сейчас страда, в селе дел невпроворот, ну и врожденное упрямство нужно учитывать. С другой стороны, Багор, если раскусит его затею, убьет, не задумываясь. Сожжет, как Мосла сжег, у него это просто. Вот странный человек. Ведь даже на зоне не бывал ни разу, а душегубства в нем хватит на пятерых. И откуда только что берется? Можно попробовать нажать на то, что Павел Петрович дал им три дня, чтобы убраться из города, сделать ставку на страх. Но кто сказал, что Багор испугается больше, чем Дрон. Багор – рисковый мужик и умеет преодолевать себя. К тому же, если его начать уговаривать уехать, он может поступить как раз наоборот, и тогда все запутается окончательно. Дрон долго взвешивал все «за» и «против», выкурил полпачки сигарет, и наконец не придумал ничего лучше, как положиться на судьбу. Не слишком заморачиваясь, он решил не делать резких движений и подождать. Ему показалось, что в самое ближайшее время судьба пошлет ему знак и ему подвернется что-то такое, что поможет осуществить тайный замысел. Ну, а не получится, значит, так тому и быть. «Поделим добычу с Багром, – с некоторым сожалением заключил про себя Дрон. – А что до меня, так я бы из города точно свалил. С башлями-то тем более. Рванул бы куда-нибудь, где красиво. А то здесь больно жарко становится. Павел Петрович мужик, конечно, геройский, да мозги у него чуток набок повернуты. Такие дела проворачивать и без навара – это натуральное западло. Над нами все смеяться будут, если узнают. В этом плане Багор куда больше прав. Ментов наказывать, конечно, надо, но бабки важнее. Для любого человека бабки – самое важное. А кто так не думает, значит, или дурак, или притворяется. Короче, будем посмотреть…»
Дрон натянул на голову шлем, завел мотоцикл и покатил в город. Ни на встречные, ни на едущие за ним машины он не обращал никакого внимания и привел Волченкова до самого своего дома. Тому не составило большого труда даже выяснить, в какой квартире живет Дрон.
– Улица Подьячева, 112, квартира 3, – объявил он Ломову, когда они встретились в нейтральном месте. – Зовут Федор Алексеевич Андронов, выходец из деревни, в прошлом рабочий-строитель, мотоцикл купил еще в те блаженные времена, когда работал. Теперь тунеядствует, живет на средства сожительницы Алевтины Серовой, которая работает поваром в ресторане. Квартира, кстати, ей принадлежит. Вообще соседями характеризуется положительно. Спокойный, слова грубого не скажет, когда пьяный, сразу идет домой и ложится спать.
– Просто человек без недостатков! – восхитился Ломов. – Хоть икону с него пиши.
– Ну, не совсем. Говорят, были у него раньше какие-то терки с милицией. Но не здесь, не в этом районе. Не поладил чего-то там с участковым, чем-то обидел. И вроде бы его хотели закатать по полной – то ли патроны у него нашли, то ли динамит, то ли пакет с порошком… В общем, пришлось ему свою квартиру продать. Цена свободы, так сказать.
– Ага, вот и мотив! – воскликнул Ломов.
– Но это бабки на лавочке говорят, – остановил его Волченков. – Проверять надо.
– А мы проверим, – оживился Ломов. – Прямо сейчас и проверим. Давай-ка сгоняем к одному типу, который у Казаченко рабочим числится. Шапошников Григорий Яковлевич. Я когда с ними со всеми беседовал, на него особое внимание обратил. Так напряжен человек, будто это он сейф украл. То есть на вопросы отвечает как положено – я не я и лошадь не моя, не видел, не знаю… А в глазах страх. А чего ему бояться? А я скажу, чего. Если наводчиком он был, то ему есть чего бояться. Вот я ему сейчас фотографии этого Феди и покажу. Я Федю на мосту с телеобъективом хорошо снял, узнаваемо. И даже если он его не узнает, это опознание будет полезно. Шапошников поймет, что я с него не слезу. Будет нервничать, не спать по ночам, бояться будет…
Шапошников жил в одном из центральных переулков. Ломов знал, что после событий того дня, когда на загородный дом Казаченко было совершено нападение, он решительно поменял людей из обслуги. Поменял практически всех, кроме повара. Уволен был и Шапошников, причем при увольнении между ним и хозяином произошла стычка, в результате которой Шапошников заработал синяк под левым глазом и лишился выходного пособия. Теперь он сидел дома и практически ничем не занимался – Ломов знал и об этом. По его личной просьбе местный участковый инспектор постоянно навещал незадачливого безработного. Он утверждал, что к Ежику (таково было прозвище Шапошникова) практически никто не ходит.
