Волченков и в самом деле умел договариваться вот с такими, перешагнувшими черту. Правда, эффект это давало процентах в сорока случаев, но эти сорок запоминались. Поэтому Волченков постепенно и сам поверил, что обладает особенным даром убеждения. К тому же ему было совестно не принять участие в судьбе человека, именем которого они воспользовались для своих целей. Пусть этот человек был преступником, но какого-то снисхождения заслуживал и он.
Возле садика действительно сосредоточилась небольшая толпа. Поодаль стояли машины полиции и мрачный автобус ОМОНа. С тыльной стороны здания детского сада за забором торчала труба котельной. Котельная сейчас представляла собой не что иное, как ловушку для укрывшегося в ней преступника. Единственная дверь, толстенные забранные ребристым зеленоватым стеклом окна, массивные каменные стены – положение Староверова было абсолютно безвыходным.
Волченков задрал голову – дыма из трубы не было видно.
– Летом они только слегка подтапливают, – объяснил подошедший откуда-то опер Люченский. – Детишек помыть, посуду… А сейчас, наверное, только поддерживают уровень… Не знаю, молчат, не высовываются. Ну, а нам строго-настрого приказано – без шума и пыли… А как? Этот, по-моему, совсем сбрендил. Вы с ним поговорите?
– А что остается? – пожал плечами Волченков. – Найди мне мегафон, что ли…
Мегафон нашелся. С мегафоном в руке Волченков двинулся ко входу в котельную. Дюжие омоновцы смотрели на него с любопытством. Коллеги из УВД даже любопытства не проявляли. Они невозмутимо покуривали в сторонке, ожидая, чтобы кто-нибудь все за них уладил. Приказ не устраивать шума они восприняли именно так. Самойлов еще не подъехал. Около Волченкова крутился один Люченский.
– Вы там поосторожнее! – подал он ценный совет.
– Кто-нибудь уже пытался войти в котельную? – спросил Волченков.
– После того ковбоя никто, – ответил Люченский. – В принципе его взять – как два пальца… Но непонятно, что там с заложником, и опять же греметь не велено… Тут мамаши уже истерику закатывали – еле успокоили. Главное, из-за этих мамаш никто не хочет лезть на рожон. Начальство пригрозило вплоть до увольнения из органов – чтобы все было благопристойно.
– Ну, это у вас получается, – заметил Волченков. – Вам только костерок еще разложить, и натуральный пикничок с шашлычками будет… Ладно, подстрахуешь меня, если что. Остальные пусть остаются на месте. Шума они испугались!.. Что у него за ружье – в курсе?
– Да хрен его знает, охотничье, – махнул рукой Люченский. – Из того дознавателя, говорят, пригоршню дроби достали. Вроде больше ничего. Хотя и это ружье непонятно откуда. Вроде бы оператор охотой не баловался.
– Все у вас вроде, да хрен его знает! – поморщился Волченков. – Там внутри, может, и живых уже нет…
Волченков, больше не обращая внимания на Люченского, приблизился к двери, которая была наполовину приоткрыта, и попытался заглянуть внутрь. В полумраке котельной тревожно гудели котлы, и больше никаких звуков оттуда не доносилось. Однако Волченков испытывать судьбу не стал. Он просунул внутрь раструб мегафона и ровным голосом сказал:
– Геннадий Староверов! К тебе обращается полковник Волченков, уголовный розыск. Предлагаю тебе не пугать детишек и не усугублять собственную вину. Ты и так уже нахватал больше, чем сможешь проглотить. Еще один фокус, и пути назад точно не будет. Третье нападение на представителя власти – это уже на терроризм тянет. Сядешь на всю жизнь. Тебе это надо?
Ответом ему было молчание. Только гул котлов, и ни единого шороха больше.
– Староверов! Я к тебе обращаюсь! – крикнул Волченков. – Ты бы хоть о матери подумал. Она одного сына лишилась, муж в тюрьме, второй сын ума лишился. Давай, приходи в себя!
И снова никакого ответа. Волченков обернулся, озабоченно посмотрел на Люченского. Тот почесал в затылке и развел руками. Волченков заметил в окнах бледные застывшие лица – работники детского садика, не отрываясь, наблюдали за происходящим.
– Ну, вот что, я думаю, ты все-таки разумный человек, – объявил Волченков в мегафон. – Клади оружие и сдавайся. Я иду к тебе. Спокойно.
Он шагнул через порог, и тут откуда-то из-за котлов шарахнул выстрел. Заряд дроби выбил из рук Волченкова мегафон, и тот, издав скрежещущий звук, полетел на каменный пол.
– Менты, суки! Ненавижу! – завопил надсаженный пьяный голос. – Батю загубили, брата, не прощу! Мне все одно подыхать, так и вам вложу…
Волченков больше не стал ждать. Он нырнул вниз, упал, перевернулся на полу и пружиной вскочил на ноги. Его обдало ветром от второго выстрела. Волченков выскочил из-за котла и попал прямо на Староверова, который непослушными руками вставлял патроны в переломленное пополам ружье. Увидев перед собой опера, он по-бабьи завизжал и вдруг швырнул в него ружье. Волченков увернулся и саданул Староверова в солнечное сплетение, вложив в удар все свои девяносто килограммов. Парень, точно ружье, переломился пополам и рухнул к ногам Волченкова.
Полковник несколько секунд разглядывал его. Староверов был грязен, небрит, и от него за версту разило самогоном. Закатив глаза под лоб, он страшно хрипел и сучил ногами.
Из-за котлов с виноватым видом вышел тщедушный мужичок в синей рубашке, застегнутой по самое горло, и сказал:
– А чего я мог сделать? Почти родня, что тут скажешь?
– Не знаю, какая родня, – покачал головой Волченков. – Тут любая невеста на пенсию выйдет, пока этот дурак лес валить будет. Выкинь ты его из головы, дядя! Все начистоту следователю расскажи и выкинь.
– Это да, – печально сказал «дядя». – Только следователь, он слушать вряд ли будет. Сразу закроет, а в котельной работать некому. Лето, жара, а детей как купать? В холодной воде и свинья купаться не станет…
От него тоже исходил явственный запах алкоголя. Волченков махнул рукой и поднял с пола ружье. Староверов так и не успел его зарядить.
Другой рукой Волченков подцепил за шиворот Геннадия и поволок его к выходу. Парень оказался совсем не тяжелым, должно быть, оголодал за время скитаний.
«Вот еще одна сенсация, – печально размышлял Волченков. – Рождение легенды, если можно так выразиться. Будет теперь в камере заливать, что мочил ментов направо и налево».
На выходе Волченков испытал что-то вроде кратковременного разочарования. Люченского, который должен был его страховать, видно не было. Люди Самойлова не слишком усердствовали в присутствии Ломова и Волченкова, прекрасно улавливая настроение начальника. По большому счету Волченкову было на это наплевать, но он терпеть не мог беспорядка на работе. Если бы Староверов оказался немного проворнее, все могло обернуться совсем не так гладко. И кто бы тогда его подстраховывал?
Однако высказать свои претензии Волченкову не удалось. Подбежали еще оперы, едва держащегося на ногах Староверова скрутили, надели на него наручники. Парень уже отдышался, но в окружающем пространстве ориентировался слабо. Когда его уводили, он бессмысленно вертел головой и смотрел по сторонам безумным взглядом. Могучие омоновцы наблюдали, как преступника сажают в машину, и обменивались впечатлениями. Визжа тормозами, к садику подкатил белый автомобиль. Из него с решительным видом выскочил Самойлов и быстро прошел в ворота.
