– Выходит, ты веришь в «охотников»?
– А как не верить? Про них уже в газетах пишут. Недавно вон участкового какого-то прижали отец с сыном. Тоже охотники. Ты смотри, они скоро будут размножаться, как тараканы, Ломов.
– Не лепи горбатого, Локотков! – засмеялся Ломов. – Ты не в теме. Эти двое – кустари-одиночки. Не тот случай.
– Ну и слава богу, если не так, однако тенденция налицо, Ломов! – пробурчал Локотков, потирая раскрасневшиеся щеки. – Уже кустари нас мочат.
– Кустари не страшны, – заметил Ломов. – Я о профессионалах. Значит, Дымов может что-то сказать по поводу убийства Ледникова? Почему же его до этого не допросили по этому поводу?
– А кому это нужно, Ломов? – выпучил пьяные глаза Локотков. – Я же объясняю – сейчас все устаканилось, все в шоколаде. И «охотники» Ледникова замочили и успокоились. Кому нужно ворошить прошлое? Люди в будущее смотрят.
– Только видят там разное, – сказал Ломов. – А теперь я хочу тебя спросить – тебе адресок Дымова известен? Не хочу официально светиться. Зачем привлекать внимание? Тем более ты говоришь, в вашей группе крыса имелась. А крысы они твари живучие. Пронюхают что-то – пиши пропало.
– Адреса я не знаю, – покачал головой Локотков. – Но подскажу. Он живет на улице Победы в доме, где на первом этаже почта и посудный магазин. У соседей спросишь, у бабок, сыщик же ты, в конце концов…
– Хотел бы я быть кем-нибудь другим, – серьезно ответил Ломов, вставая. – Ну, спасибо тебе и приятного аппетита, а я пошел.
– Э, ты что?! – возмущенно завопил Локотков. – Это что – динамо? Возражаю! Мне одному западло пить!
– Прости, – сказал Ломов. – Надо идти. Служба, сам понимаешь. А ты не стесняйся, оттягивайся. За все уплачено.
– Глупо, Ломов, поступаешь, не по-товарищески, – пьяным голосом сказал Локотков. – Компанию вот разбил. Свинья ты после этого, хоть и полковник. Я перед ним душу раскрывал, а он…
– Ты хочешь, чтобы убийца Рогалева понес наказание?
– Ну, в общем, да… – глубоко задумавшись, сказал Локотков. – Хотя… Понимаешь, Рогалеву уже все равно, что тут в нашем бардаке делается. Его к себе Бог призвал, так, кажется, говорится? Он всех давно простил.
– А ты?
– А я нет, – сказал Локотков и икнул.
– Вот и я нет, – кивнул Ломов. – Бывай. Созвонимся.
Из ресторана он сразу поехал на улицу Победы и нашел дом с посудным магазином на первом этаже. В довольно чистом ухоженном дворике, с детской площадкой и с цветочными клумбами по периметру, как и обещал Локотков, на лавочках сидели старушки. Картина была мирная и приятная глазу. Ломов, призвав на помощь все обаяние, которое у него имелось, забросил старушкам удочку насчет соседа по фамилии Дымов. Бабушки немного посовещались, а потом одна, совсем маленькая старушка в цветастом платье авторитетно кивнула:
– Живет тут такой. Переехал с полгода как. Говорят, богатый был, на дорогой машине раскатывал. А потом попался на чем-то и в тюрьму его посадили. Теперь-то тише воды ниже травы… Видать, крепко по рукам дали. Но лично мне он плохого не делал, врать не буду, живет тихо, здоровается даже… А вы чего спрашиваете? Из милиции небось? Проверка?
– Сейчас уже не милиция, мать! – увильнул от прямого ответа Ломов. – Сейчас кругом полиция. Но я из другой организации. Из параллельной. Может, подскажете, в какой квартире гражданин проживает?
– А вы у него сами спросите, – с усмешкой сказала высокая костлявая старуха в коричневом платье. – Вон ваш гражданин телепается. За кефиром пошел. Он в это время регулярно в магазин ходит.
Ломов оглянулся и увидел, как через двор, ссутулившись и неуверенно переставляя ноги, шагает человек, еще далеко не старый, но явно прибитый жизнью. На нем, несмотря на жару, был темный пиджак с обвисшими карманами, мешковатые, вытянутые на коленях брюки и кепка, натянутая на самый нос. Своей одеждой человек старался как бы отгородиться от окружающего мира. Это был его черепаший панцирь. В левой руке он держал пустой полиэтиленовый пакет. Ломов поклонился старушкам и без труда нагнал «человека в футляре».
– Петр Алексеевич, если не ошибаюсь?
Человек в кепке остановился как вкопанный и резко обернулся. На его сморщенном лице появилась гримаса настоящего ужаса. Смотреть на это было так неприятно, что Ломов на секунду забыл цель своего визита.
– М-м… Да не пугайтесь вы! – сердито сказал он. – Я не серый волк. Я из полиции. Полковник Ломов. Вы – точно Дымов Петр Алексеевич?
– Я самый, – упавшим голосом сказал Дымов. – А… А что я сделал? Почему полиция? Я только…
– Ничего ты не сделал, – оборвал его Ломов. – Не впадай в трясучку. Ответишь на несколько вопросов и свободен. Ты отсидел два года за наркоту, так ведь?
– Так точно, отсидел, – сказал Дымов, на глазах бледнея. – Незаконное хранение оружия еще… Я во всем сознался, сотрудничал со следствием, правила содержания не нарушал… Я думал, больше претензий ко мне нет…
– Да нет у меня к тебе претензий! – поморщился Ломов. – Вопросы есть. Эти клоуны, которые у тебя бизнес отжали, тебе порошок и патроны подбросили. А когда ты уже благополучно на нары отправился, кто-то за тебя отомстил, грохнул одного из комбинаторов, а именно опера Ледникова. Помнишь такого?
Дымов сморщил лицо, будто собирался заплакать, и усиленно замотал головой.
– Ничего я не помню! К убийствам не причастен. Наркоту признаю, патроны… Но я ведь уже отсидел! Я не убивал! Вы сами говорите, что я уже сидел, когда его убили! Я не виноват! Ради бога!
Бывший предприниматель был готов упасть в ноги полковнику. Ломов сам себе был противен, но он был всерьез уверен, что лучшего способа вытянуть из Дымова нужную информацию не существует. Его больше смущали любопытные взгляды, которые бросали на них со скамеечек наблюдательные старушки.
– Значит, так, – распорядился он. – Сейчас мы с вами переместимся в какую-нибудь тихую забегаловку и там спокойно побеседуем. Вы успокоитесь и настроитесь. Вперед!
Тихое кафе обнаружилось в двух кварталах от дома Дымова. Они вошли, сели за столик, Ломов спросил у предупредительного официанта двести граммов водки и закуску.
– Вам нужно немного выпить, – доверительно сообщил он Дымову.
Но едва официант убежал выполнять заказ, Ломов с неудовольствием вспомнил, что все деньги ухнул на столик для Локоткова. Он даже застонал от досады и был вынужден признаться собеседнику в своей промашке. Как ни странно, это обстоятельство обрадовало Дымова.
– Я расплачусь, – сказал он. – У меня есть немного денег.
Наверное, это давало ему призрачное ощущение, будто он до некоторой степени владеет ситуацией. Однако в глаза Ломову он всячески избегал смотреть, и с лица его не сходила маска панического ужаса. Ломов терпеливо дождался, пока принесут водку, и щедро налил Дымову. Тот выпил покорно, но с видимым отвращением. Кажется, он не искал утешения в бутылке, и это понравилось Ломову.
