– Привет, – без выражения произнес высокий парень и оглянулся на своего старшего коллегу.
Тот кашлянул и, вглядываясь в лицо Волченкова, спросил:
– Заблудились или что?
– Думаю, что не заблудился, – с улыбкой ответил Волченков. – Земля слухами полнится. У вас тут своя тусовка, я знаю, но вот взял на себя смелость вторгнуться… Понимаете, я вашу замечательную женщину ищу, артистку Желябову. Могу я ее увидеть?
– А зачем она вам? – спросил мужчина, и по его тону было заметно, что в нем начинает просыпаться ревность.
– Ну-у, как бы это сказать… – продолжая улыбаться, объяснил Волченков. – Это личное. Я просто увидел ее портрет в газете, прочел статью…
– А вы кто вообще такой? – перебил его стритрейсер.
– Да это не имеет значения, – сказал Волченков. – Сейчас я выступаю просто как частное лицо. Мне очень хотелось бы познакомиться со столь замечательной девушкой…
– О! А я вас узнал! – вдруг громогласно объявил длинный парень, глупо ухмыляясь. – Вас вечером в новостях показывали. Вы полицейский, который террориста в детском саду взял! Точно! Вас еще крупным планом показали, а вы на них матом ругнулись! Точно вы! Я только фамилию забыл.
Волченков не помнил, чтобы он ругался на телевизионщиков матом, но сейчас он бы с удовольствием обложил этого любознательного идиота, потому что в тот момент, когда парень закончил свой восторженный спич, одна из машин, серая «десятка» пулей сорвалась с места и, треща глушителем, понеслась в ночь.
– О! Чего это она? – изумленно воскликнул парень, уставившись на удаляющиеся рубиновые огоньки, а потом, обернувшись к Волченкову, сочувственно заметил: – Ее теперь хрен догонишь!
Но Волченков уже бежал к машине. Он прыгнул на сиденье и с места врубил по газам. Дверца захлопнулась сама со звуком пистолетного выстрела. За ним никто из стритрейсеров не последовал. Зато серая «Лада» неслась во весь опор, и треск глушителя тянулся вслед за ней, точно веревка с нанизанными консервными банками.
Трудно было сказать, действительно ли вокруг Желябовой собирались такие уж отчаянные гонщики и так ли уж высоко она сама держала марку, но Волченкову показалось, что он втянут в довольно заурядную погоню, которая в ночное время суток являлась одновременно и подспорьем, и помехой. Его не слишком новая модель «Шевроле» легко держала дистанцию и не позволяла «Ладе» оторваться. Встречное движение, которого вовсе здесь не было, не мешало разгоняться, однако темные задворки, по которым мчался Волченков, были ему не настолько хорошо известны, чтобы действовать автоматически. Волченков опасался какого-нибудь непредвиденного бугра посреди дороги или ямы, в которой можно оставить колеса. Он все-таки надеялся, что стритрейсеры не идиоты и выбрали для своих развлечений не самое гиблое место. Что по-настоящему сейчас волновало его – это собственная оплошность в момент старта. Понадеявшись на собственную сноровку, Волченков попытался рулить и звонить одновременно. Но этот номер не прошел. Автомобиль предательски вильнул в сторону, Волченков вцепился в руль, мобильник полетел на дно салона и затерялся там. Несколько секунд он издевательски помаргивал снизу голубым огоньком, а потом растворился в темноте. Волченков обложил его самыми последними словами, потому что положение складывалось хуже некуда. Паническое бегство артистки недвусмысленно указывало на то, что ей совсем не улыбается встреча с полицейским. Какая подоплека скрывалась за этим – причастность к банде «охотников», угон автомобиля, какое-то другое преступление – сейчас было не так важно. Просто так молодая красивая женщина от мужчины не побежит, нужны веские причины. Проклятый стритрейсер! И дернул его черт включить вечером городские новости! Наверное, он же тянул его здесь за язык. Волченков не подозревал за собой особой кровожадности, но сейчас он с удовольствием бы вырвал этот язык и подарил черту. Ведь, скорее всего, дамочка так рванула, чтобы предупредить сообщников. Возможно, она даже успела это сделать.
Ход мыслей Волченкова был правильный, но Желябова не успела никого предупредить. У нее также вышла незадача с телефоном. Сегодня она надела не свой обычный комбинезон, а обтягивающие джинсы. Телефон лежал в заднем правом кармане, и достать его оттуда у Желябовой никак не получалось. Она выжимала из машины все, что могла, та реагировала на каждый ухаб, и артистка боялась даже на мгновение выпустить рулевое колесо из рук. Как и Волченков, она крыла последними словами и мобильник, и собственную непредусмотрительность. Как Волченков же, она прикидывала в уме, чем вызван интерес к ней полиции. Душа ее разрывалась надвое. Надвигалась беда, но ее размер был пока неведом. Желябовой страшно не хотелось сжигать за собой мосты. Ее бы сейчас вполне удовлетворило, если бы она могла предупредить всех об опасности. Других подвигов она совершать не собиралась, но предупредить не получалось и приходилось бежать. Автомобиль полицейского неумолимо приближался, и нужно было что-то делать. Впереди кроме тьмы ничего не было, и это казалось Желябовой очень символичным. Впервые в жизни она испытала настоящий страх, заполоняющий мозг и душу, леденящий, смертельный. Она поняла, что все, что она прежде принимала за страх, было всего лишь имитацией, будоражащей игрой, вроде тех чувств, что проявлялись у нее на сцене. Сейчас ей хотелось одного – избавиться от надвигающихся сзади огней, улететь от них куда-нибудь на недоступную вершину. Вот только ее «Лада» никак не хотела взлетать. Хуже того, впереди ее ждал перекресток, и нужно было сбрасывать скорость. Желябова с тоской посмотрела в зеркало заднего вида. Ей показалось, что огни «Шевроле» пылают в двух сантиметрах от ее багажника. Желябова застонала и резко повернула рулевое колесо.
«Лада» свернула на боковую дорогу, ухабистую и пыльную. Желябова не стала выбирать шоссе, хотя там-то уж гонки могли получиться отменные. Но на шоссе ее могли взять в тиски, перекрыть дорогу – наверняка этот чертов полицейский уже сообщил куда нужно. На проселочной дороге нет постов ГИБДД, зато есть шанс, что иномарка влетит в какую-нибудь колдобину. Вариант, что она сама может влететь, Желябовой не рассматривался, потому что он не был позитивным.
С вызывающим грохотом ее «Лада» пошла петлять среди полей, засаженных чахлым подсолнечником. Желябова не знала, куда ее выведет эта негодная дорога, но сердце ее наполнилось ликованием, когда она увидела, что огни преследующей ее машины начинают уменьшаться. Может быть, ей все-таки удастся выиграть пару минут, чтобы позвонить. Пока удобного случая не представлялось, но он был близок. Желябова уже ощущала почти физически, как она сбрасывает со своих плеч груз ответственности, повисший на них с того момента, как появился этот чертов полицейский.
Откуда, откуда он взялся, что привело его на стартовую площадку, где по ночам собирались одни стритрейсеры? Да, у них уже были некоторые трения с полицией, когда они гоняли прямо по городским улицам, но она первая подговорила ребят не обострять отношения и перебраться на окраину. Ей ни в коем случае нельзя было светиться. А тут еще проклятый газетчик и эта неукротимая тяга к пиару. Что бы ни говорили, а желание увидеть свою фамилию в газете, свою фотографию на обложке – оно неистребимо, оно ослепляет, особенно людей творческой профессии. Ей тоже хотелось, чтобы о ней говорили, писали в газетах, чтобы на нее показывали пальцами. В театре ей перепадало не слишком много славы – мешали другие, – а славы хотелось. Это желание кидало ее из одной крайности в другую, а тех, кто мешали, не становилось меньше, наоборот, их становилось больше. И вот она опять бежит, а конца этой дороги не видно, темнота кругом.
