– В этом нашей заслуги, между прочим, и нет, – признался Ломов. – Это получилось совершенно случайно. Можно сказать, благодаря этому сучонку. Но с него теперь спрос маленький. Я забыл тебе сказать – сдох он. Подстрелили.
– Ничего не понимаю! – повторил Волченков. – Ты позвонил и сказал, что едешь проверить одного человека… Ну-ка, давай, все с начала!..
– Ну, слушай с начала, – согласился Ломов. – Дал мне один старый товарищ наводку на человека, пострадавшего, скажем так, от полицейского произвола. Четвертаков его фамилия. Решил я его навестить, а поскольку этот человек в прошлом военный, с опытом, я решил на всякий случай с собой ребят прихватить. Ну, думаю, вдруг у этого Четвертакова сходка – лишние люди не помешают. Взял Смолина, Тимошенко и Люченского. Велел собраться к определенному часу. Все сказали «есть» и все явились вовремя, кроме Люченского. Он исчез. На звонки не реагировал. Подождали малость, плюнули и поехали втроем. Приехали на квартиру Четвертакова – тишина. Каюсь, дверь вскрыли. Никого. Жилье аскета. Даже телевизора нет. Поговорили с соседями – никакой информации. Уже собирались уезжать, как вдруг с дежурки звонят – в дачном поселке пожар со стрельбой. Кто там живет – в ужасе. Просто Курская битва какая-то. Ну, у меня как будто внутри звонок какой сработал. Я напросился туда съездить. Приезжаем, а там…
– Неужели «охотники»? – Волченков не верил своим ушам.
– Со всем этим дерьмом еще надо разбираться, – покачал головой Ломов. – Но получается, что так. Видишь, что там получилось. Когда пожарные затушили дом… Дом там к черту сгорел – предположительно намеренный поджог. Да что там предположительно. Там целая война получилась. На пепелище труп мужчины с оружием, возле калитки труп мужчины с оружием, а метрах в ста от места событий – тачка Люченского, а в ней сам Люченский с автоматом и с десятком пуль в брюхе. То есть его в саду подстрелили, и он, раненный, полз эти сто метров, хотел ноги унести, но в машине концы отдал. Там кровищи!.. Ему очередью всю требуху, наверное, перемололо. Живучий оказался, гад!
– Выходит, он узнал, кого ты собираешься навестить, все понял и решил избавиться от свидетелей его предательства? – сказал Волченков.
– Именно так я и думаю. Только непонятно, избавился ли, или от него избавились. Нужна экспертиза, но и так можно сказать, что у двоих убитых были пистолеты, а Люченского завалили из автомата. Однако второго автомата мы там не нашли. Значит, кто-то сумел смыться. Мы опросили соседей. К сожалению, те, кто там ночевал, не в курсе, кому принадлежит сгоревшая дача. В общем, с этим тоже надо разбираться. Опознан лишь один человек, которого убили возле калитки – при нем были документы. Это некий Званский Петр Игнатьевич сорока пяти лет, здоровый мужик, на борца похож. В нашей базе его нет, уже проверили.
– Ну, дела! Люченский! – покрутил головой Волченков. – В голове не укладывается. Дай сигаретку! У меня кончились.
Он закурил и задумчиво произнес:
– Между прочим, Люченский был тогда в группе, которая вела наблюдение за Дроном.
– То-то и оно! – зло сказал Ломов. – И тоже резня тогда вышла. Он и стукнул, а мы ломали голову – как да чего…
Они некоторое время сидели молча и курили, глядя сквозь ветровое стекло на ночной город.
– А я поспать собирался, – сообщил Волченков.
Ломов посмотрел на часы и хмыкнул.
– Не стоит, – заметил он. – Все равно вставать скоро. Ты, кстати, еще не похвалился, как у тебя успехи.
– А никаких успехов, – пожал плечами Волченков. – Наша актриса человек скрытный. Нервишки у нее слегка сдали, когда я на их стритрейсерской тусовке появился. Чуть машину не угробила. Но потом взяла себя в руки. Кругом у нее шестнадцать, понимаешь… Но я же чую, неладно с ней что-то. И Альтшулер… Все-таки кое-что я из нее вытянул. Без ее ведома, правда. Ребята содержимое телефончика ее скопировали. Завтра обещали информацию разложить по полочкам. Может быть, проклюнется что-нибудь интересное.
– Ну, а я поставил Смолина и Тимошенко наблюдать за домом Четвертакова. Кто-то ведь стрелял в Люченского из автомата – может, это он и есть?
– Вряд ли он тогда домой вернется, если это он, – покачал головой Волченков. – Он же знает, что его ищут. Тем более ты говоришь, у него дома шаром покати. Зачем ему возвращаться? А парням выспаться бы надо…
– Все равно скоро вставать, – повторил Ломов. – А проследить надо. Не хочется все время на грабли наступать. Хочется и по ровной поверхности пройтись. А кто их знает, этих охотников, что у них на уме?
– Никто не знает, – согласился Волченков. – Они и сами, по-моему, не знают. Но раз ты уже обо всем позаботился, то, может быть, поднимемся ко мне? Хоть позавтракаем, что ли… Будем надеяться, что до утра ничего интересного больше не случится.
Глава 24
Волченков как в воду смотрел – интересное началось с утра. Сначала Ломову позвонил Смолин и простуженным голосом сообщил, что его и Тимошенко пора менять.
– Жрать хочется, товарищ полковник! И не спали мы всю ночь, сами знаете. А ночами, между прочим, холодать стало. На зоне к людям гуманнее относятся, чем у нас в управлении!
– Ты мне спозаранку позвонил, чтобы о гуманности порассуждать? – ядовито поинтересовался Ломов. – Или намекаешь, что тебе на зоне самое место?
– Нет, конечно, – недовольно сказал Смолин. – Вообще, я с докладом. Тут спозаранку к нашей квартире дамочка подгребла. Ничего себе дамочка. Но без документов. На вопросы не отвечает, зачем стучалась в квартиру гражданина Четвертакова, не говорит. Утверждает, что перепутала дверь. Грозится прокурором.
– Дамочка, – сообщил Ломов Волченкову, – пришла в гости к Четвертакову. Но говорит, что по ошибке…
– А спроси, нет ли у этой дамочки ссадины на левой щеке? – посоветовал Волченков.
Ломов спросил и сразу просиял.
– Тогда держите ее крепче, ребята, и никуда не отпускайте! – распорядился он. – Мы с ней беседовать будем. Куда вести? В управление, в управление ведите!
– А насчет подмены, товарищ полковник, как решите? – поинтересовался Смолин, и голос у него опять сделался простуженным.
– Я тебя подменю! – зловеще пообещал Ломов. – Лично.
Когда они с Волченковым прибыли в управление, Желябова уже была там. В скромном платье с гладкой прической, она производила вполне благопристойное впечатление. Разве что багровая царапина на щеке и ненависть в темных глазах выдавали ее строптивый характер. Увидев Волченкова, она позволила этой ненависти выплеснуться наружу.
– Какого черта?! За что меня взяли опять? Мне надоели эти ментовские штучки! Я известный в городе человек. Я актриса. Я, в конце концов, в прокуратуру пойду!
– Да не пойдете вы в прокуратуру, Желябова! – сказал ей Волченков. – Разве что в качестве обвиняемой. Друзья ваши немало крови пролили. Соучастие в таких делах, знаете…
