Но почему же? Два одиночества… Нет, не так. Два неглупых, наблюдательных, разумных и глубоко чувствующих человека… Стоп, машина!
Глава двадцать шестая
Лето 1911 года
Савва Нилович читал «Санкт-Петербургские ведомости», и в сердце его нарастала тоска и тревога. Уже давно все петербургские газеты твердили в один голос о возможной войне на Балканах. Известия, которые приходили из Софии, одно другого хуже, тоже не радовали. Снова повеяло холодом, опять у власти ненавистники России и всего русского. Дела в Болгарии пришлось почти свернуть. Матушка писала редко, и теперь частенько ее письма были очень грустные. Душа Саввы извелась от мыслей о матери. Надобно уговорить ее перебраться в Петербург. Но Младена твердо сказала, что хочет умереть на родной земле. Не приняла, не приветила ее холодная родина покойного любимого мужа.
Вот вчера опять получил долгожданное письмо от матери. Савва, уж наверное, по десятому разу перечитал его. Младена писала аккуратным меленьким почерком, перемешивая болгарские и русские слова. Всякий раз отдельно в конверт вкладывалось письмо и для невестки – «Моей дорогой дочери».
Савва повертел конверт, предназначенный для жены, и позвал горничную.
– Что барыня, встали? – спросил он с некоторым напряжением, ожидая, что жена, утомленная ночным писательским бдением, еще спит, по обыкновению.
– Да-с, встали, кофий пьют-с, – ответила поспешно горничная.
– Одна или господин Перфильев уже прибыл? – подавляя в себе раздражение, спросил хозяин.
Горничная замотала головой.
– Вот и славно. Ступай и передай Юлии Соломоновне, чтобы зашла ко мне.
– Тут тебе письмецо из Софии, – Крупенин подал жене конверт, когда она появилась в его кабинете. Нынче не в пеньюаре, в элегантном зеленом платье, и волосы прибраны!
Юлия поспешно вскрыла конверт, села в мужнино кресло и принялась читать. Супруг стоял рядом и внимательно наблюдал за выражением ее лица. Он помнил свое изумление, те чувства, которые испытал в первый раз, когда Юлия получила письмо от свекрови. Она расплакалась от радости и умиления, поцеловала подпись Младены и унесла заветный листок с собой. С той поры у них и повелось, что Савва всегда присутствовал при чтении материнских писем. Он не мог отказать себе в великом счастье видеть подлинную Юлию, живую и чувствующую.
Вот и теперь жена прочитала письмо, расстроилась, слезы поползли по лицу.
– Савва, невозможно, что она там одна! Надобно во что бы то ни стало ее уговорить приехать к нам! Впрочем, я знаю, что ты ответишь. Мол, уже говорено, и не раз! Ах ты боже мой! И нам туда лучше теперь не показываться, как я понимаю! Приедем, а вдруг да и война? И что тогда? С детьми? Ох, Савва, любимый, как тебе тяжело!
Она одной рукой прижимала к себе письмо, другой притянула к себе мужа, чтобы обнять. Сердце Крупенина затрепыхало. За ее искреннюю любовь к Младене он в один миг простил все, что кипело в душе в последнее время. Подлинное чувство вырвалось наружу.
Савва наклонился и нежно поцеловал жену. Она послушно подняла голову и ответила на его поцелуй. Они посмотрели друг на друга, и вдруг что-то полыхнуло в груди. Давно чувственность, загнанная в темный угол, не напоминала о себе. Савва подхватил жену прямо из кресла одним рывком и сжал в объятиях.
– Юлюшка, ангел мой… – прошептал Крупенин и понял, что давно, давно не говорил этих слов.
Старый дом в Сестрорецке, некогда купленный Нилом Крупениным для своей ненаглядной Младены, теперь по большей части пустовал. Молодые Крупенины изредка навещали его. Юлия Соломоновна не чувствовала себя хозяйкой в этих стенах. Однако чудная романтическая природа Финского залива, желтый песок, сосны, ветер, простор всякий раз пленяли и манили ее. В первый раз они оказались в Сестрорецке вдвоем сразу после свадьбы. Первые мгновения, дни, недели совместной жизни прошли именно в этом доме. И с той поры повелось, что в самые нежные, трогательные дни единения душ и тел супруги оказывались именно в этом доме.
Мисс Томпсон только взглянула на лица хозяев, как ей стало все понятно без слов. Она взялась хозяйничать в доме и следить за детьми, покуда супругов не будет дома. Даже самые любящие и заботливые родители иногда имеют грех на душе – желание побыть только вдвоем на белом свете и принадлежать лишь друг другу.
Паровоз весело прогудел и снова тронулся в путь, оставляя за собой очередной перрон, суету пассажиров, вокзальные хлопоты. Юлия Соломоновна, откинувшись назад на спинку лавки, следила за тем, как менялась картина за окном вагона. Савва Нилович уткнулся в газету, но иногда поднимал глаза, чтобы поймать любимый взгляд напротив. Они молча улыбались друг другу, говорить не хотелось, можно было лишь дотронуться рукой, и все сказано. Странно бывает, люди живут годами бок о бок, ведут скучную будничную семейную жизнь. Но почему-то иногда в этой обыденности нет-нет да и вспыхнет, точно молния, чувство, словно они опять проводят медовый месяц.
Осталась позади Лахта. Красивое место, да больно ветрено, ветер и песку нагоняет, и водой заливает. Поживешь несколько лет кряду на даче, продуваемой западными ветрами, с непроходящей сыростью, залитым огородом и подвалом, и получишь лихорадку, а то и ревматизм.
Нет, только финны и могут переносить такие условия. Живут же, да еще и на лето сдают свои жилища, а сами перебираются в сараи под бок к скотине. Вот еще и немцам полюбилось это место. Впрочем, есть и приятности: клубы лаун-тенниса. Юлия невольно заулыбалась. Как петербургская знаменитость, она оказалась в числе дам, которые состояли в одном из этих клубов. Савва глазам своим не поверил, когда узрел Юлию на корте. Впрочем, поразмыслив, он через некоторое время уже и сам решил попробовать эту заморскую забаву и нашел ее весьма привлекательной и полезной. Правда ракетка не слушалась его сильной руки и мяч летел куда хотел. Поэтому грациозные и уверенные движения жены еще больше восхитили Крупенина. Хотя, это все баловство, издержки эмансипе, пройдет…
Что далее? Ольгино, милое место, сосны, красота, купание в море. Дачников пруд пруди, недорого.
Раздельная. Тут в море упирается мыс, называемый Лисьим носом. Скучное место, хозяйничает военное ведомство.
Следом Разлив. Как тут славно! И чудное купание, и рыбная ловля, паруса красуются над водной акваторией. Даже театр и танцы, чтобы дачная жизнь не казалась скучной. Юлия опять засмеялась про себя. Они с Саввой бывали на этих вечерах дачной самодеятельности!
Ну, слава богу, миновали, скоро и Сестрорецк! А дальше Курорт. Место не cтолько для лечения, сколько для променада и флирта.
Что надобно для успешного прохождения курса в водолечебнице? Дорогой ресторан с хорошей кухней, курзал с симфоническим оркестром и танцами. Пансион приличный, правда, не всякий больной осилит плату за комнату по сорок рублей в месяц летом, а зимой в тридцать пять. И стол по два рубля с полтиной в день.
Но как хорошо пройтись вдоль моря, среди сосен! Дюны, нанесенные западным ветром, намытые морем, тянутся далеко, тринадцать верст. И на них колышутся и шепчутся сосны. А море злится, шумит, рычит. Самый сильный прибой на побережье – в Сестрорецке! Но это не смущает купальщиков. В водную гладь выдвинуты купальни на колесиках, и любители водных процедур с наслаждением окунают свои телеса в мелкие воды залива.
