А какая красота на берегу! Роскошная эспланада длиною в двести сажен. Фигурные газоны и клумбы, аккуратно выстриженные деревца и кусты, крытая галерея для прогулок в дурную погоду и места для отдыха. А вечером, когда закатное солнце падает за горизонт, все это великолепие освещается электричеством.
Можно без устали брести вдоль моря, толкая носом ботинка белый мелкий песок, вглядываться в бесконечную водную даль и гадать, откуда летит этот ветер, откуда течет вода, что несет на своих крыльях судьба-чайка?
Поезд дернулся и остановился, гудок пронзил слух. Прибыли, Сестрорецк. Крупенины вышли на перрон и прошли вдоль двухэтажного деревянного здания вокзала. Савва Нилович прищурился и махнул рукой, их ждала пролетка.
Сестрорецк вызывал у Юлии двойственное чувство. Часть города – убогая, грязная. Покосившиеся домишки, в которых проходила многотрудная жизнь рабочих местного оружейного завода. Старинный арсенал снабжал русскую армию прекрасными магазинными трехлинейными винтовками господина Мосина. При заводе имелся полигон, на котором пристреливали готовые винтовки, и посему слух обывателя ежедневно утомлялся звуками стрельбы. Впрочем, это не отпугивало многочисленных дачников, селившихся в приморской части города, застроенной чистенькими аккуратными домиками и имевшей совсем иной, веселый и ухоженный вид.
Вот миновали краснокирпичное здание заводоуправления. Именно этот завод и привел в свое время сюда старшего Крупенина. Сюда тянулись коммерческие интересы семьи. Поэтому здесь построили дом и жили родители мужа.
Лошадь весело бежит вперед, мотая головой, отгоняя мух и свои лошадиные думы. Вот миновали дом господина Мосина, начальника завода. А впереди над городом ввысь рвутся зеленые купола церкви Св. Петра и Павла. Повернули на Дубковское шоссе, которое ведет к морю, к пляжу, к роще Дубки, насаженной еще при Петре Великом. Чем дальше от завода, тем нарядней дома, тем больше роскошных дач состоятельных петербуржцев. Один затейливее другого, то терема, то замки.
Тпру… Пролетка остановилась, прибыли. Слава тебе Господи!
Юлия, прежде чем выйти, посмотрела на дом. Он всегда казался ей маленьким, легким, каким-то невесомым. Дом в два этажа, украшенный узорчатым балконом посередине фасада и тоненькой башенкой с веселым флюгером. Окна узкие, вытянутые в высоту, нарядное крыльцо с кокетливой кружевной деревянной отделкой.
– Добро пожаловать, сударыня! – Мужчина, правивший пролеткой, легко спрыгнул на землю и подал Крупениной руку.
Юлия хорошо знала его. Левашов, он вел все дела Саввы Ниловича на оружейном заводе. А жил тут же, во флигеле, вместе со своим семейством. Юлия вошла в дом и, как всегда, вдохнула его атмосферу с особым чувством. К приезду хозяев уже все было проветрено, протоплено, мебель расчехлена, по комнатам тянулся запах старого самовара и булок, которые всегда пекла жена Левашова. Она же, если супруги приезжали вдвоем, служила и кухаркой, и горничной.
Юлия кружила по спальне, определяя вещи. Платья в массивный огромный гардероб темного дерева, могучий, скрипучий, как старый дуб. Кружевное и шелковое белье, легкое, струящееся, в комод с необъятными ящиками, из глубины которых пахнуло лавандой. К большому, в богатой бронзовой раме зеркалу придвинут изящный столик, на котором дружно уживается пестрая компания – духи в затейливых флаконах, шкатулки с украшениями, всевозможные щетки и гребни, коробочки с пудрой и румяна, новомодные помады. Фарфоровая собачка восседает на кружевной салфетке и стережет покой и порядок. А рядом котик. Ну, как же без котиков! Его хвост поднят трубой, у него особая миссия, чтобы милая хозяюшка могла нанизать на него свои кольца.
Юлия глянула на себя в зеркало, провела рукой по волосам. Через распахнутый пеньюар выглядывала тонкая шейка, худые ключицы, маленькая упругая грудь. Нет, ей никогда не быть божественной Фаиной с красотой одалиски! Не успела Юлия начать грустить об этом, как сильные руки охватили ее, и жаркий поцелуй обжег затылок, шею, плечи. Она замерла, и только легкая дрожь пробежала по ее телу. Отчего поцелуи именно в эти уголочки ее тела вызывали такой отклик, жар и трепет?
Между тем губы Саввы продолжали свой путь по заветным тропам любви. И с каждым мгновением, с каждым прикосновением исчезала грань двух душ, двух тел. Единое целое, обуреваемое исступленным чувством, мчалось навстречу неземному блаженству.
Глава двадцать седьмая
Лето 1911 года
Савва спал сном могучего богатыря, раскинувшись на широкой постели. Его жене едва хватило места на краешке, где она прикорнула, точно мышонок. Юлии не спалось. Все тело, растревоженное проснувшейся чувственностью, еще горело, пылало, пульсировало. Она тихонько села на постели, боясь потревожить сон мужа, огляделась. В окно падал свет уходящего дня. Внизу в гостиной пробили часы, их бой деликатно указывал хозяевам, что уже ночь. Но свет из-за не задернутой до конца тяжелой бархатной шторы упрямо твердил об обратном. Ох уж эти коварные и таинственные белые ночи! С их мистическим светом, солнцем в одиннадцать вечера, и длинными тенями за горизонт!
Юлия соскользнула кровати, Савва пошевелился, она замерла с поднятой ступней. Нет, не пробудился, спит, точно медведь! Милый! Чудный! Она подавила в себе вдруг вспыхнувшее желание растормошить его, задушить в объятиях, покрыть поцелуями широкую грудь. И снова упасть в бездну…
Юлия махнула головой, словно устыдившись своих порывов, едва касаясь пола маленькими ступнями, двинулась по ворсистому ковру, добралась до подноса с угощением и с жадностью выпила бокал шампанского. Игристое сладкое вино тотчас же бросилось в голову, она закружилась, и все вокруг двинулось в безумном вальсе. Пора освежиться, мелькнула мысль. Юлия накинула пеньюар, поверх него вязаную шаль, подаренную Левашовой на прошлые именины, и вышла на балкон.
В лицо ударил прохладный ветер, светлое небо сливалось с морем, видневшимся с высоты балкона. Бесконечный горизонт уходил вдаль и манил за собой, в неизвестность, в прекрасное неведомое далеко. Что ждет там, впереди? Жизнь будет прекрасной и счастливой, иного не может просто быть! Юлия вдохнула полной грудью, и холодный вечерний воздух пронзил все ее существо. На горизонте медленно умирало солнце. Как оно прекрасно в своих последних мгновениях! Как жаль, что Господь не дает и человеку такого же счастья – быть прекрасным в свои последние мгновения, перед тем как упасть в вечность! Но ведь это только игра, солнце поутру снова встанет. А жизнь человеческая, увы, конечна! Ах, да Боже мой! О чем ты, милая? Тебе ли грустить о бренности бытия и конечности жизни! Тебе, которая эту жизнь пьет полными глотками и черпает пригоршнями!
Солнце почти скрылось, и только сильный алый свет могучего светила еще разливался над горизонтом, наполненным розовыми и желтыми красками. Море темнело, подымался ветер. Он нес запах сосен с дюн, шум прибоя. И в этих любимых звуках Юлии почудился вздох. Раньше она пугалась, чуть не до обмороков. Старший Крупенин купил старинный дом задешево. Прежний владелец купец Кутайсов в угаре ревности убил топором свою молодую жену. И с той поры злополучная купчиха, не находя себе покоя, все ходит по дому и стонет. Слух о купчихе облетел весь городишко, и наследники никак не могли его продать, отдали себе в убыток заезжему петербуржцу, лишь бы сбыть с рук проклятый дом.
