– Хорошо, что только флигель сгорел. На дом, бог даст, не успеет перекинуться, – сказал дворник из соседнего дома, оказавшийся рядом. – Да что с вами, барыня?
Фаина стала глотать воздух и оседать на тротуар.
Глава тридцать восьмая
Зима 1913 года
Необычайно яркий для русского глаза солнечный свет пробивался в небольшой, но очень уютный гостиничный номер. Из распахнутого окна тянуло особенным, венецианским запахом стоячей воды. Раиса Федоровна уже давно поднялась с постели. И теперь с изрядной долей успеха приводила в порядок после сна свое лицо. Она уже много лет взяла себе за правило первой вставать с постели, что бы тот, кто разделяет с ней ложе, не увидел ненароком смятого лица и морщин. В кровати послышалось сопение пробуждения, и юный прелестный жиголо появился перед нею. Он улыбался во весь рот, сверкал белоснежными зубами, и весь его цветущий вид говорил о радостях жизни, которые привлекательные отроки Апеннин несли стареющим дамочками из Европы. Раиса Федоровна поспешно поднялась, чтобы запечатлеть утренний поцелуй на ярких устах.
– Ты, мой милый, просто оживший Караваджо!
Но для возмужавшего Амура эти слова не значили ничего, ибо его знания относились к иным материям. Куртуазия, приятное обращение и легкое очарование – вот способ добывания денег, пока ты свеж, как утренний рассвет над морем.
Последовал невнятный диалог на всех известных языках, который можно было свести к нескольким бессмысленным бормотаниям вроде «сю-сю-му-сю». Впрочем, иного и не требовалось. Раиса Федоровна уже давно смирилась с тем неприятным обстоятельством, что подлинная любовь в ее возрасте – это иллюзия, и можно, если позволяют нравственное чувство и деньги, довольствоваться суррогатом, щедро представленным разными проходимцами, не умеющими в жизни ничего, кроме как дарить эту самую продажную любовь. Но этот юноша оказался действительно милым. Он честно отрабатывал свои денежки, и стареющая матрона не чувствовала себя обманутой. Или, по крайней мере, не столь явно. Впрочем, иного ей уже и не было надо.
Когда парочка уже готова была покинуть номер, чтобы пройтись по улицам утренней Венеции, вдохнуть запах стоячей воды и старины, испить свежесваренного кофе с ароматными булочками, в дверь постучали. Жиголо вскинул глаза, обведенные зарослями ресниц, и насторожился. Вдруг да полиция? Но это принесли телеграмму. Раиса Федоровна, брызнув на себя еще разок духами, нехотя вскрыла конверт. Наверняка опять Соломон просит денег. Но тотчас же вздох ужаса вырвался из ее груди. Да что же это за напасть на несчастную Юлию?
Юноша по-прежнему хлопал ресницами. Но весь вид его спутницы говорил о том, что случилось чрезвычайное событие.
Раиса Федоровна в величайшей тоске села на край дивана. Что ж, придется ехать. Теперь придется! Она тяжело вздохнула, взяла кошелек и отсчитала кругленькую сумму мальчику.
– Ступай! – Он изумленно попятился, ибо еще не вышел срок, на который они уговорились. – Да ступай же ты, болван эдакий! Не до любовных игрищ мне теперь!
Она махнула на него рукой в досаде, но этот жест оказался столь выразителен, что не требовал ни перевода, ни объяснений. Через несколько минут жиголо исчез, как и не бывало.
Сменялись границы, одна страна проплывала перед окном поезда, начиналась другая. Госпожа Иноземцева была поглощена грустными думами. Что она скажет дочери, чем утешит? Что же за напасть такая на семейство? А ведь как все удачно складывалось, какой идеальный союз получался! Крупенин Раисе Федоровне чрезвычайно понравился, солидный, денежный, надежный. Может, чуть туповатый, слегка упрямый. Но за таким не пропадешь! Можно всю жизнь прожить как за каменной стеной. А что еще надо Юлии с ее странностями? Слава богу, что нашелся такой человек и пожелал жениться, и терпит все! Странная штука любовь!
И тут она невольно подумала о себе, ведь она тот же Крупенин, но только в юбке! Немножко приземленная, довольно упрямая, и всю жизнь терпит немыслимые вещи, учиняемые мужем. Зачем? Неужели и это тоже любовь?
Эта нелепая Фаина… Раиса Федоровна даже засмеялась, чего раньше с ней не случалось в этом месте размышлений. Теперь она не думала о Фаине как о враге, она смирилась, приноровилась к этому бытию на троих. Столько лет прошло! Что ж, Фаина даже где-то по-своему мила… И все же как жаль внука! Господи, как жаль! Правда, она плоховато представляла теперь ребенка, которого видела совсем редко. Что ж, на этот раз она останется с дочерью подольше. И может, вообще остановиться у Крупениных? Впрочем, чего сейчас гадать, как получится.
Немного поразмыслив, Раиса Федоровна не стала сообщать о своем прибытии мужу. С очередной станции она послала телеграмму зятю, и с Варшавского вокзала ее привезли в дом Крупениных.
Савва Нилович сам поехал встречать тещу на вокзал. Пока он ждал поезд, ходил по нарядному вокзалу, разглядывал публику в залах и на перроне, вчерашний разговор с женой не выходил у него из головы. После похорон Мити они стали еще дальше друг от друга, беда не сблизила их. Каждый горевал в одиночку. Савва не мог этого вынести и пришел к жене, надеясь получить хоть каплю утешения и дать то же самое ей.
Юлию Соломоновну он нашел в детской. Она сидела, прижимая к себе и чуть покачивая Сусанну. Они сидели голова к голове, и их волосы переплетались. Тут же пребывала и мисс Томпсон, которая в последнее время, когда на хозяйку обрушились такие испытания, превратилась из гувернантки в наперсницу и подругу. Вид жены с дочерью на коленях заставил сжаться сердце Саввы Ниловича. Невольно он вспомнил, как давно, как будто в иной, счастливой, безмятежной жизни, он вот так же зашел в большую, залитую солнцем комнату их софийского дома. Юлия держала на руках младенца Сусанну и что-то мурлыкала ей. «Гули-гули» отвечало дитя на своем, детском языке, и розовые маленькие пятки весело колотили мать по локтю. Босые ноги жены на домотканых половиках, простое платье с полосатым болгарским передником, наскоро убранные яркой лентой волосы, и вот эти крохотные пятки. Все это так поразило Савву, что он замер в дверях и слезы умиления душили его. Юлия обернулась, и лицо ее засветилось такой улыбкой, от которой померкло сияние солнца. После Болгарии жена не улыбалась так больше никогда.
– Папочка! – Сусанна чуть отстранилась от матери.
Крупенин взял ее на руки и прижал к себе что есть силы. Единственное дитя!
Юлия сидела с опущенной головой.
– Юлия, приказать заложить сани, может, хочешь немного прогуляться?
Мисс Томпсон уже подхватила девочку и понесла ее прочь, чтобы супруги могли поговорить.
– Спасибо, милый мой Савва. Но, право, мне ничего не хочется.
– Да и мне тоже, – вздохнул Крупенин, сел рядом с женой и обнял ее за плечи. – Знаешь, я вчера, на ночь глядя, чтобы хоть как-то развеять мрачные мысли, принялся читать твой роман. Так вот, вовсе без лести хочу тебе сказать, что вещь вышла замечательная. И будет популярна, я в этом уверен, не меньше прославленного «Зингибера и Глицирризы». Вот увидишь!
