Глава сорок первая
Зима 1913 года
Сусанна бежала по дорожке скверика, пиная носком ботинка маленький камушек.
– Осторожней, мисс! Не посколзнитэсь! – мисс Томпсон не успела произнести эти слова, как девочка с легким вскриком упала на обледенелую землю.
– Ах, Божьэ ты мой! – гувернантка подхватила ребенка и прижала к себе, ожидая рыданий. Но малышка, видно, устала от слез в последние дни. Она только вздохнула и принялась стряхивать снег и землю с шубки.
Мисс Томпсон поцеловала девочку и в это мгновение увидела рядом с собой высокого худого человека в полицейской шинели.
– Здравствуйте, Эмма Ивановна! Здравствуйте, барышня! – Сердюков погладил девочку по голове. – Прогулка – лучшее утешение от тяжелых дум. Не так ли, мисс Томпсон?
– Вы правы, сударь. По счастью, детьи легко забывают об утратах, – она озабоченно посмотрела вслед воспитаннице, которая снова поскакала по дорожке. – Увы, взрослому чьеловьеку этого не дано.
Она пошли вслед за девочкой. Сердюков чуть поддерживал мисс Томпсон под локоть, чтобы и она не поскользнулась.
– Как состояние Юлии Соломоновны?
– Тяжкое. Она лежит и совсьем не можьет прийти в себья. С похорон господина Перфильева Савва Ниловьич принес ее на руках.
Голос гувернантки дрогнул.
На похоронах Иноземцева Юлии уже не было. Сердюков оказался среди многочисленной толпы почитателей таланта покойного издателя, а также любопытных и зевак, желающих вкусить немного скандальной пены от прискорбного события. Поглядеть на злосчастную писательницу, на которую в последнее время ужасные несчастья сыпятся как по заказу. Как будет выглядеть вдова? Хорошо бы также узреть и полюбовницу, вдруг да заскандалят у гроба женолюбивого покойника?
Увы, любопытствующие получили полное разочарование. Вдова издателя стояла у гроба мужа с непроницаемым лицом, к тому же скрытым под траурной вуалью. Рядом, как каменное изваяние, высился зять. Ни дочери, ни любовницы не оказалось. Ходили слухи, что обе тронулись умом.
Сами похороны по первому разряду произвели на поклонников Иноземцева сильное впечатление. На другой день газеты подробно описывали шестерку белых лошадей с султанами, которые везли катафалк под пышным балдахином, факельщиков, роскошный хор в церкви. Печальное событие дало повод порассуждать газетчикам о дороговизне похорон. Мыслимое ли дело, 950 рублей!
Однако, ежели вы, любезный читатель, не являетесь лицом, достойным такого пышного прощания с земным миром, то ваш удел – две лошади да дроги, а к ним факельщик и читальщик. Зато дешево, всего-то 45 рубликов!
Полицейский и гувернантка некоторое время шли молча. Мисс Томпсон выглядела усталой и расстроенной. Весь вид ее молил собеседника не заводить разговоров о произошедших несчастьях.
– Вы удивительно исполняете свой долг, Эмма Ивановна, – начал тихим голосом следователь. – Для вас ваши хозяева точно родные люди. Служите, как у нас говорят, не за страх, а за совесть.
– Так и есть, – улыбка чуть тронула уголки губ собеседницы. – Дьело не во мне, а в этих льюдях. Они уважайут мьеня… хоть я и служу в их доме.
Она остановилась, сомневаясь, смеет ли она рассуждать далее в подобном духе.
– Да, да! – с воодушевлением подхватил полицейский. – Это редкий случай, скажу я вам. Часто гувернантка – человек второго сорта, подлежит унижению и притеснениям. И сколько таких историй я знаю! Боже ты мой! Когда вполне пристойные девицы вынуждены терпеть унижения от дурных и невоспитанных хозяев, только по тому обстоятельству, что служат в доме! А насилие! Сколько искалеченных судеб юных девушек, ставших жертвами домогательств барчуков! У меня было очень странное дело, немыслимо запутанное, я бы сказал, мистическое. Одна особа, служившая в доме гувернанткой, сошлась с сыном хозяев. Они тайно обвенчались. Но позже для молодого человека нашлась более выгодная невеста. И он устроил так, что возлюбленная его, ставшая помехой, упала в бурные потоки водопада.
– Господи! Какая низость! – всплеснула руками мисс Томпсон.
– Бьедная девушка погибла?
– В том-то и дело, что нет! И явилась через несколько лет в неузнаваемом виде горбуньи, чтобы осуществить свою месть.
Мисс Томпсон пребывала в большом волнении, ожидая продолжения захватывающего рассказа.
– Увы, сударыня, это длинная и очень печальная история. Она вряд ли повеселит вас. А иных я не знаю. Все мои истории не очень-то жизнерадостные. Иного и быть не может в службе полицейского. Я бы рад припомнить что-нибудь повеселей, да одни душегубы, мошенники и разбойники стоят перед глазами с их злостными поступками.
Мисс Томпсон не удержалась от разочарованного вздоха.
– Я понимаю, как сложно служить в чужом доме, в чужой стране, с обычаями, которые иногда кажутся варварскими. Мучить себя, привыкая к языку, непослушным детям, холодному климату.
– Вы угадали, – собеседница улыбнулась. – Но я уже привыкла. Или мнье кажьется, что привыкла, – добавила она грустно.
– Вы не скучаете по родине, по дому? Вам не хочется вернуться?
– Мьеня никто не ждет. Верней, ждет бедность и одинокая старость. Не очьень приятные… френдс… товарищи, спутники в жизни!
Одинокая душа! У Сердюкова сжалось сердце. Он невольно замедлил шаг, стараясь заглянуть в лицо собеседнице. Сколько ей теперь годов? Тридцать пять? Сорок? А то и больше, не поймешь. Сердюков не был опытным сердцеедом, для него женщины оставались неведомым миром. Он понимал их поступки и помыслы, когда они являлись участниками преступлений. И становился совершенно беспомощным, если дело заходило о его собственной жизни. Увы, судьба сделала его опытнейшим сыщиком. И посмеялась над ним, оставив в одиночестве и пустоте его душу. Все попытки найти свою любовь приводили бесстрашного полицейского в паническое и жалкое состояние. Любой мальчишка, жалкий франт, фигляр, мог дать ему фору в этом непростом деле. Казалось бы, что тут сложного? Вон сколько девиц и незамужних дамочек! Многие соблазнились бы женихом – известным петербургским сыщиком. Ведь за кого только не выходят замуж бедняжки! И отвратительные богатые старикашки, и вдовцы, обремененные детьми. И убогие никчемные существа, протирающие штаны в конторах и только по пачпорту именующиеся мужеским полом! Конечно, Сердюков не красавец, он это всегда знал за собой. Слишком высок, слишком худой. Ничего, зато крепкий, жилистый. Рука, как железо, не дрожит, коли, вытянув, стреляет из револьвера. Белобрысый, белесые брови, длинный нос. И это не смертельно. Зато глаз… э… осмысленный, острый. Да-с… не умеет куртуазничать… Зато и подличать не умеет, врать и ловчить. Вот посему и жалованье не бог весть какое, и чин не то чтобы особенно… нет, братец, негодный ты жених. Ну, разве что для бесприютной дочери Альбиона…
В голове стремительно помчались мысли. Зароились смутные надежды. А что, если это и есть та самая душа, которая предназначена… нет, нет, братец, притормози… покуда…
