Он появился в доме Иноземцева вслед за Фаиной. Незримой тенью, мышью вскользнул незаметненько и притаился в уголке. Авось, и мне найдется, чем поживиться в этом теплом местечке. И впрямь, нашлось дело для быстрого, угодливого, любезного юноши. Всякий раз, когда Фаина оказывалась изгнанной с любовного ложа, надобно было ее вывозить из мастерской или из квартиры, а, по прошествии некоторого времени, снова посылать гонца, да мириться, да заселять любовницу вновь и вновь. Кто же возьмет на себя эдакие хлопоты? Надобен специальный человек, готовый к услугам и держащий рот на замке. Эмиль Эмильевич всегда готов был услужить благодетелю и сестрице.
Совершенно все изменилось в его пустой жизни, когда вдруг случайно открылся талант Юлии. Просиживая без дела в доме, маясь от скуки в комнатах дома или редакции, болтая без толку, он ненароком подсказал ей несколько блестящих мыслей и образов. Она подивилась, но сочла это обстоятельство таким же естественным, как и ее собственное рождение как писательницы. Незаметно Эмиль стал Юлии просто необходим. На первый взгляд они просто болтали, но каким-то невообразимым образом это способствовало ее творческому мышлению.
Соломон Евсеевич и Фаина на первых порах, недолго думая, порешили, что между молодыми людьми возникла любовная интрига. Но этого не оказалось и в помине. Юлия не могла взять в толк осторожные намеки подруги. Хотя, быть может, по правде, в самом начале их знакомства Юлии показалось, что Эмиль питает надежды на роман с дочерью издателя. Она не была глупа и понимала, что для Перфильева все карты хороши в этом раскладе. Либо сестра выйдет замуж за Иноземцева, либо ему самому в жены достанется дочь благодетеля. И он всяко не внакладе. Но дело не пошло дальше нескольких вялых поцелуев, после которых у каждого остался легкий налет гадливости. Юлия не хотела чувственной любви, а Эмиль и не настаивал. Вый-дет, прекрасно. Не получится – обойдем с другой стороны. Фаина не вмешивалась, боже упаси. Ей бы самой с собой разобраться в этой жизни. И, кроме того, она же знала своего братца: зачем милой Юлии эдакий несолидный муж! Хотя иногда в фантазиях она представляла себе забавную картину: себя замужем за Иноземцевым, и Юлию – за Эмилем. Правда, за ним, в отличие от своего возлюбленного, она не замечала никаких достоинств и талантов и полагала, что вершина жизненного успеха милого братца – это место конторщика, приказчика, переписчика бумаг, или, уж на худой конец, рассыльного. Она улучила минутку и замолвила за него словечко Иноземцеву. Тот снисходительно пожаловал ему местечко мальчика на посылках, которое и обросло потом особым содержанием.
По прошествии времени, став незаменимым товарищем для Юлии Соломоновны, Эмиль получил место редактора и сделался важной персоной в издательстве, правой рукой самого хозяина.
Казалось бы, теперь самое время вернуться к несостоявшемуся роману, вдохнуть в него новые чувства. Ан нет, Юлия Соломоновна уже жила в ином мире. И страсти, написанные ее пером, были более реальными, нежели собственные, земные.
А что же бойкий Эмиль? Неужто он опустил руки и утратил надежду изменить свою жизнь? О нет, он оказался не так прост, как представляли его и сестра, и Иноземцев, и сама Юлия. Он твердо решил, что жизненный успех он добудет во что бы то ни стало и влезет на эту гору на Юлиной спине. Ловко и неочевидно он повел себя так, что стал ей жизненно необходим. Почти каждый день – он в ее доме, в ее кабинете. Смотрит и правит рукописи, делает пометки. Они гуляют, она размышляет вслух, рассказывает ему сюжет. Он добавляет – и все к месту, все кстати. Юлия только поражалась. И почему бы тогда ему самому не попробовать писать? Но удивительное дело, когда Эмиль, понукаемый подругой, уселся за письменный стол, он не смог выдавить из себя и одной страницы текста. Слова вязли, образы испарились, и все, что он весело и непринужденно дарил Юлии, для собственного использования оказалось непригодным. Воистину, неисповедимы тайны творчества!
Эмиль бросил неудавшуюся затею. Она еще раз убедила его, что его первоначальный замысел и есть то, за что надобно уцепиться мертвой хваткой. Не удалось жениться на Юлии, что ж, эта холодная рыба все равно изжарится по моему рецепту. Она, писательница, не сможет жить без моего слова, моих мыслей, намеков, толчков. Я буду рядом и стану главным распорядителем ее сокровищ!
Странно, но Юлия порой сама не понимала, чем владела. И именно Эмилю удавалось вытащить на свет ее фантазии, мысли, образы и дать им волю. Соломон тотчас же углядел в молодом человеке странные способности. И Эмиль стал почти членом семьи. Юлия частенько писала в постели, до завтрака, и Эмиль без стеснения пребывал в ее спальне, при том ни он, ни она не видели в этом ничего неприличного. Потому что в тот момент, когда молодые люди обсуждали очередную часть рукописи, никто из них двоих не замечал спущенной на плечо бретели или оголившегося бедра.
Даже Фаина поначалу смущалась и пыталась урезонить молодых людей. Юлия недоуменно пожимала плечами:
– О чем ты, Фаина! Разве я могу вызывать у кого-нибудь страстные чувства! Посмотри на себя и на меня? Где подлинная красота, а где одно недоразумение, названное женским именем? – они находились в спальне Юлии. Полураздетые, разглядывали друг друга, и огромное зеркало любовалось ими обеими. Пышная красота Фаины, ее телеса, как на полотнах француза Ренуара, и хрупкое изящество почти детской фигурки Юлии. Корсет плотно облегал талию Фаины, высоко поднимая белую грудь, а Юлии не нужно было корсета и вовсе.
– Полно, зачем ты так себя уничижаешь! Ты несправедлива к себе. В тебе иная красота! – горячилась Фаина, поглаживая свои бока перед зеркалом. Она искренне не понимала, как можно себя считать таким несовершенным созданием.
– Я не питаю иллюзий, Фая! И не расстраиваюсь от этого. И ты более не терзай меня пустыми разговорами. Посмотри, даже твой брат и тот оказался столь умен, что согласился со мной!
– Как согласился? – ахнула Фаина и отшатнулась от зеркала, в котором созерцала свое божественное отражение. – Эмиль был столь жесток и груб, что позволил себе рассуждать о твой внешности в эдаком уничижительном тоне?
– Что ж тут удивительного? – Юлия снова пожала худыми плечами в кружевной невесомой сорочке на тонюсеньких бретелях, но сделала это уже с большим раздражением. – Ты же знаешь, что мы с ним такие же близкие товарищи, как и с тобой. Особенность Эмиля в том, что он единственный может позволить сказать такое мне, ведь он видит меня по-иному. Он ценит во мне совершенно другое. Нет, не таращи на меня глаза, я не виню Эмиля. Я ему очень признательна за правду жизни. Если бы не он, я, быть может, питала бы глупые надежды и попусту тратила время на поиски любви. А так я знаю себе цену, я понимаю, что создана не для любовных поисков, не для семьи, а для иного!
И, словно подтверждая свои слова, девушка решительным жестом выдернула из гардероба блузу с высоким и глухим воротом и поспешно затянула себя в нее.
– О нет, ты что-то несешь несусветное! – Фаина совсем расстроилась и продолжала бродить по комнате полуголая и неодетая. – Это все противоестественно для молодой женщины! Не хотеть любить, не хотеть замуж! Я поговорю с Соломоном.
