– Это верно, – согласилась Наари. Она обвела рукой пейзаж перед ними и проговорила: – Не хочу, чтоб он пришел и снова начал нас донимать, так что куда дальше?
Кива задумалась, прикусив изнутри щеку. Верхние слои карьера уже разработали, так что вниз от их ног тянулся высокий – и отвесный – склон, у подножья которого заключенные выдалбливали нижние слои карьера. Земля здесь была сухого серого цвета, но время от времени в ней вспыхивал свет – это блестел люминиум, пронизывающий камни.
– Может, просто спустимся вниз, ко дну, а когда подойдем к каменоломам, я поищу, где взять образцы? – в конце концов предложила Кива.
Наари уверенно двинулась вниз по склону, а вот Кива ступала куда осторожнее. Спуск казался достаточно широким даже для тележки, но стоит ей наступить на камень и подвернуть ногу – и дела плохи. В отличие от Наари, Кива не могла похвастаться ни силой, ни натренированностью: жизнь в заточении не позволяла особо заниматься физической подготовкой. Конечно, рабочих это не касалось: они работали в столь суровых условиях, что не могли не развить мускулатуру. Либо мускулы, либо смерть. К тому же в итоге они все равно умирали.
И Джарен тоже умрет.
Кива отогнала от себя эту мысль. С первого взгляда на Джарена она знала, что его отправят на каторжные работы, которые станут его погибелью. Они ничего не могли с этим сделать, так что и терзаться об этом смысла не было. Залиндов жесток, всегда таким был и всегда таким будет.
Но впервые за многие годы Киве хотелось предотвратить неизбежное.
– Ты притихла.
Кива резко взметнула голову:
– Просто внимательно смотрю под ноги.
Наари не стала с ней спорить, хотя было ясно, что ей известно о раздиравших Киву мыслях. Впрочем, вскоре стало так шумно, что они все равно почти друг друга не слышали. Грохот молотков, колотящих по скале, и кирок, разбивающих камни, эхом отдавался у них в ушах.
Карьер был огромный, и, соответственно, сюда распределяли куда больше заключенных, чем в другие места. Здесь всегда работало свыше семи сотен каменоломов – правда, большинство из них умирало в течение года. Но на эту каторгу ссылали в первую очередь не из-за масштабов карьера, а из-за люминия, который играл важную роль в энергетике, освещении, а также в строительстве и жизнедеятельности королевств. Чем больше на каменоломне было работников, тем быстрее они добывали люминий. Потом его перевозили на склад во внутренних стенах тюрьмы, где еще триста работников обрабатывали минерал и подготавливали его к отправке в страны Вендерола.
Хорошо отлаженный механизм, который питали жизни – и смерти – заключенных.
Когда Кива и Наари дошли до первых рабочих в серых одеждах и внимательно следивших за ними надзирателей, к лязгу инструментов добавился резкий запах пота и крови вперемешку с меловым привкусом каменоломной пыли. Несколько человек взглянули на девушек, но останавливать их никто не стал. У покрытых грязью заключенных не оставалось сил на любопытство, а надзиратели пристально наблюдали за своими подопечными, держа плеть наизготовку на случай, если кто-нибудь вдруг расслабится.
В сердце Кивы полыхнуло негодование, но она напомнила себе, что пришла сюда с единственной целью: собрать образцы. Если она разберется, откуда взялась болезнь, то спасет этих рабочих от преждевременной смерти – или, по крайней мере, оттянет ее.
Пока они шли через нижние слои карьера, Кива периодически останавливала Наари, если видела места, рядом с которыми заключенные бывали чаще всего. Образцы она соскабливала в принесенные с собой колбочки. В основном Кива искала лужи с застоявшейся водой и болотца слякоти с примесью карьерных минералов, в которых виднелись следы заключенных или которые прятались в каменистых трещинах рядом с местами, где они работали.
Она только собиралась сказать Наари, что взяла достаточно образцов и готова идти, когда ее перебил презрительный голос.
– Так, так, так, к нам что, залиндовская сука пожаловала?
Кива с одеревеневшей спиной повернулась и увидела Кресту. Лицо рыжеволосой женщины было перепачкано карьерной пылью, и под люминиевым гримом вытатуированная на ее коже змея казалась почти живой.
В последнюю их встречу Креста угрожала жизни Типпа. Пока что свою часть сделки Кива выполняла, однако взгляд, которым смерила ее Креста, напомнил, что предстоит еще немало работы. Залиндовские мятежники не успокоятся, пока их королева не окажется на свободе – и, вероятно, они вместе с ней.
Кива почувствовала, как по позвоночнику пробежали мурашки. Она не задумывалась о том, что случится, когда мятежники придут за Тильдой. Они ведь освободят и других заключенных? Других… например, Кресту?
Кива прогнала эту мысль, решив, что это не ее проблема. У нее и так слишком много забот, чтобы беспокоиться еще и о нравственных последствиях подобного решения.
– Что-то не так? – подшагнула Наари.
– О, да ты с сиделкой пришла? – ухмыльнулась Креста. При виде Наари она сжала пальцы на кирке, но больше не выявила ни тени страха. – Ну и как тебе работается в твоем замке, пока мы тут горбатимся?
Кива не могла поверить своим глазам: Кресте хватило смелости мало того, что унизить Наари, так еще и начать грызться с Кивой прямо при надзирателе. С другой стороны, Креста всегда была такой: она вечно делала, что вздумается, и выбиралась сухой из воды.
– Едва ли можно назвать лазарет замком, – флегматично заметила Кива, – но, наверное, все зависит от того, с какой точки зрения посмотреть. – Она решительно отвернулась от Кресты и пошла в обратную сторону, кинув Наари через плечо: – Я со всем закончила. Пойдем.
– Неужели снова сбегаешь, потаскуха лекарская? Как всегда? – крикнула ей вслед Креста. – Ты уж ко второму испытанию храбрости наскреби где-нибудь. Пригодится!
Кива не стала даже реагировать на кудахтанье Кресты: почему-то она была уверена, что, если обернется, то увидит в глазах рыжеволосой опасный огонек. Несмотря на показное презрение, Кресте прекрасно было известно, что жизнь Тильды зависела от того, пройдет Кива Ордалии или нет.
– Не расскажешь, что только что произошло? – поинтересовалась Наари, когда они оказались вне досягаемости ушей Кресты.
– Не расскажете, почему вы ее не наказали? – в тон ей переспросила Кива.
Наари ответила не сразу, но в конце концов проговорила:
– А ты хотела, чтобы я ее наказала?
Кива вздохнула и закинула сумку с образцами повыше на плечо.
– Нет. Неважно.
– Ты не ответила на мой вопрос.
Кива долго молчала, размышляя над ответом. Только когда они вышли из каменоломни и пошли по путям в сторону тюремных ворот, она наконец заговорила:
– Я представляю собой все, что Креста ненавидит в Залиндове, – объяснила Кива. – Она считает, что я делаю то, что мне велят, всегда, когда мне велят. И это правда. – Потому что Киве, в отличие от Кресты, была еще дорога жизнь; она знала, что только повиновение позволит ей продержаться на этой стороне вечного мира подольше. Кива вступила в игру, давным-давно решив, что лучше пожертвует душой, но спасет себе жизнь. Другие заключенные ее за это презирали. Особенно мятежники. Но Кива до сих пор дышала, а многие из них уже мертвы.
