В январе 1765 года граф Д.М. Матюшкин проехал мимо дворца весьма оригинальным образом. На зимнем ходу была поставлена маленькая колясочка, называемая diable, заложенная шестью лошадьми, которыми сам граф правил; шляпа под пазухой и в одной руке бич, которым он салютовал всем едущим. Впереди ехал верхом шталмейстер Матюшкина с бичом и, очищая путь, кричал: gare, gare! Смотря на эту сцену из окна граф Н. Панин заметил: l’amour même ne saurait se présenter avec plus de grâces
[394].
Знати подражало все общество, сколько-нибудь придерживавшееся европейским обычаям. Были люди и не особенно богатые, которые содержали по шести карет и по шести цугов лошадей, имели огромные своры охотничьих собак и проч., которые подбирались под масть, сортировались по статьям и породам. Подобрать несколько цугов лошадей, то серых, то рыжих, с одинаковыми проточинами во лбу
[395], или подобрать несколько свор собак было дело не легкое, но зато достигший этого гордился своей деятельностью и был предметом зависти для других.
«Два года уже, – писал граф П.И. Панин О.А. Поздееву
[396], – стараюсь я собрать себе достаточную свору все серых, борзых собак, но за бывшим в них мором не дошел больше, как имею к весне только трех кобелей сей шерсти; а спознал я, что в провинции вашей, у помещика у Петра Михайловича Ермолова, живущего в деревне своей, называемой Чернявино или Черное, есть резвый кобель серый. А как низовые наши собратия за последнее мое по оборони их служение
[397], почти все изъявляли и казалися быть желательными, при удобных случаях, вспомоществовать и мне в моих от них выгодах, то невозможно ли вам, дорогой приятель, изобрести средство оного борзого серого кобеля доставить мне?»
Сознаваясь, что имеет страсть к псовой охоте, граф П.И. Панин просил сделать ему это одолжение «с тем Петру Михайловичу от меня обещанием, что я буду за оное ему не только навсегда благодарен, но и готов, если он пожелает, того самого кобеля, когда не изведется, возвратить ему осени через две или, между тем, прислать ему из моих достойную суку вязанную [слученную], либо с ним самим, либо с каким лучших из моих кобелей. Я уверен, что вы, государь мой, с охотой употребите ваше возможное к тому старание».
Собаки играли не последнюю роль в жизни помещика, и нередко за хорошую собаку уступалось несколько душ крестьян.
Затейливые экипажи, псовые охоты, пиры и праздники наполняли всю жизнь помещика-дворянина.
На все эти затеи нужны были деньги, и вот, с учреждением двадцатилетнего банка
[398], все дворянство бросилось закладывать имения, и полученные деньги пошли на роскошь и мотовство. Дворянство вошло в долги и видимо стало беднеть. Чтобы покрыть свои расходы и долги, помещики продавали крестьян в розницу: мальчика, девочку, лакея, кучера, повара и проч.
«Должен я сказать, к чести отца моего, – писал фон Визин, – что он, имея не более пятисот душ, живучи в обществе с хорошими дворянами, воспитывая восьмерых детей, умел жить и умереть без долга. Сие искусство в нынешнем обращении света едва ли кому известно».
«В эпоху моей молодости, – говорит неизвестный автор
[399], – старики и молодые были в полной команде философов XVIII столетия. Безнравственность, разврат, распутство достигли тогда до высшей степени, и по всей справедливости сказать должно, что мы, старики, напрасно порицаем нынешний век. Наши дети и внучата во сто раз лучше, чем мы были в их лета».
Глава 15
Своеволие и самоуправство. – Помещичьи наезды. – Грабежи и насилие. – Карточная игра. – Взяточничество. – Сенат. – Суды. – Тяжебные дела. – Отсутствие правосудия и скорого решения дел.
Отсутствие нравственных и духовных идеалов и пустота жизни заглушаются хорошей едой, богатой одеждой, страстью к золоту и ко всякого рода легкой наживе. Для достижения последнего всякие средства считаются позволительными: взяточничество, картежная игра, грабеж и даже воровство. Дворянство того века не чуждо было этих пороков. «Подлее ничего не знаю, – говорит фон Визин, – как дворянина, недостойного быть дворянином». Когда Зорич прожил свое состояние, тогда он обратился сначала к шулерничеству, а потом занимался подделкой фальшивых ассигнаций. Старорусский дворянин Галицкий и помещик Григорий Анушкин, согласившись с крестьянином Александро-Невского монастыря Феклистом Прокофьевым, ограбили проезжавшего крестьянина Федора Суслова. Они отняли у него 5 руб., лошадь с санями, 7 свиных туш, 2 пуда соли и несколько калачей. Галицкий дворянин Кирилла Кадников с беглым крестьянином Ивановым украли в деревне двух лошадей, из которых одну продали в Костроме за 4 руб.
[400]
Дворянин Илья Аристов, впоследствии пугачевский полковник, занимался корчемством и кражей, приведшими его в толпу мятежников.
Право сильного играло весьма видную роль в жизни дворянства прошлого столетия.
Богатые помещики отнимали землю у бедных, делали друг на друга наезды, кончавшиеся нередко смертью или увечьем. В 1768 году брянские помещики майор Василий и вахмистр Иван Бахтины напали и разграбили имение помещика поручика Фаддея Тютчева, убили многих крестьян, косивших и собиравших сено
[401].
Помещик Ржевского уезда, отставной майор Степан Чилеев, собрав своих крестьян, вооружил их топорами, кольями и, наполнив две телеги каменьями, отправился в имение соседней помещицы Екатерины Похвистневой, жившей с матерью своей, вдовой княгиней Авдотьей Гагариной. Разоривши дом и службы, Чилеев приказал своим крестьянам бить княгиню Гагарину каменьями, а Похвистневу бил сам «плетью немилостиво». При производстве следствия и суда дал ложную клятву, в чем уличен был свидетелями, а затем из страха наказания бежал из имения и долгое время скрывался от преследования. Семь лет тянулось это дело, и, наконец, Похвистнева просила императрицу поручить новгородскому губернатору Сиверсу лично рассмотреть ее тяжбу, чтобы избавиться от «непрестанной волокиты, таскаясь из место в место и питая себя одним подаянием».
Новгородская губернская канцелярия решила дело в пользу Похвистневой. «Но как помянутый Чилеев, – сказано в записке, поданной императрице
[402], – зная матери ее старость и обеих их несостояние, намерен сие дело продолжать апелляциями, чтоб в тех [апелляциях] век их кончился, то и на сие правосудное новгородской губернской канцелярии решение подписал апелляцию». Хотя по закону подобные поступки наказывались весьма строго
[403], но при отсутствии правосудия и чистоты нравственных убеждений подобные насилия повторялись почти ежедневно и повсеместно. Титулярный советник Николай Зубов с сыном Александром разграбил имение ротмистра Василия Анненкова. Отставной сержант Григорий Седин подговорил до 500 человек однодворцев Белогородского уезда, приехал в слободу статского советника Якова Бахирева, разграбил церковь и дворы, разрушил до основания мельницу, сжег 60 дворов и разогнал всех жителей.
