К сожалению, мера эта не могла осуществиться, так как у главнокомандующего не было под руками никаких войск. Правда, что, получив известие о переправе Пугачева через Волгу, князь Щербатов приказал князю Голицыну с его отрядом стать в Мензелинске, части отряда генерал-майора Мансурова перейти из Яицкого городка в Сызрань, а подполковнику Муфелю повернуть к Симбирску и следовать на подводах
[633], но все эти распоряжения были настолько запоздалыми, что Пугачев в течение более чем трех недель не встречал ни войск, ни сопротивления со стороны местных властей и хозяйничал в приволжских губерниях.
Глава 17
Первые действия Пугачева за Волгой. – Манифест самозванца. – Восстание крестьян. – Разграбление города Цивильска. – Самозащита жителей города Ядрина. – Занятие Пугачевым городов Курмыгиа, Алатыря и Саранска. – Деятельность преследующих отрядов Михельсона.
Переправившись через Волгу и остановившись в поле, близ деревни Нерадово, Пугачев прежде всего должен был подумать об увеличении своих сил, и с этой целью он разослал повсюду манифест следующего содержания:
«Божией милостью, мы, Петр III, император и самодержец Всероссийский и проч. проч. проч.
Жалуем сим именным указом, с монаршим и отеческим нашим милосердием, всем находящимся прежде в крестьянстве и подданстве помещиков, быть верноподданными рабами собственно нашей короны и награждаем древним крестом и молитвой, головами (?) и бородами, вольностью и свободой, вечно казаками, не требуя рекрутских наборов, подушных и прочих денежных податей, во владение землями, лесными, сенокосными угодьями, рыбными ловлями, соляными озерами без покупки и без оброку и освобождаем [от] всех прежде чинимых, – от злодеев дворян, градских мздоимцев и судей – крестьянам и всему народу налагаемых податей и отягощений. Желаем вам спасение душ и спокойной в свете жизни, для которой мы вкусили и претерпели от предписанных злодеев дворян странствие и немалые бедствия.
А как ныне имя наше властью Всевышней десницы в России процветает, того ради повелеваем сим нашим именным указом: кои дворяне в своих поместьях и вотчинах [находятся], оных противников нашей власти, возмутителей империи и разорителей крестьян, ловить, казнить и вешать и поступать равным образом так, как они, не имея в себе христианства, чинили с своими крестьянами; по истреблении которых противников и злодеев дворян всякий может восчувствовать тишину, спокойную жизнь, кои до века продолжаться будут»
[634].
Население приняло этот манифест с большим сочувствием, и крестьяне Чебоксарского и Козьмодемьянского уездов восстали почти поголовно. Собираясь небольшими толпами, они грабили помещичьи дома, убивали своих господ и священников
[635]. Их примеру последовали чуваши и вотяки, вооружившиеся копьями, стрелами и говорившие открыто, что ждут Пугачева как родного отца
[636].
Предводители партий, бродя из деревни в деревню, толковали жителям манифест самозванца по своему усмотрению и уверяли, что царский указ повелевает всем крепостным крестьянам вести, волей и неволей, своих помещиков в ближайший уездный город, для представление государю. Исполнение этого указа сопровождалось часто самыми ужасными и отвратительными сценами, насилием и проч.
[637]
В стане самозванца производилось расследование, и если крестьяне были довольны помещиками, что случалось весьма редко, то его отпускали, а если недовольны – то вешали. Большинство помещиков бежало из своих имений и принуждено было скрываться в самых непроходимых лесах. Оставшееся без правителей, но привыкшее к власти население обращалось к самозванцу с просьбой разъяснить то положение, в котором оно должно находиться относительно правительства.
«Покорно просим вас, милостивого государя, Петра Федоровича, – писали бурмистр Василий Захаров и староста Кузьма
Егоров
[638], – чтоб нам изволили показать, на каком быть основании, что нам делать, мы не знаем, но хоша и была присланная от вас, государь, команда, однако никакого определения нам не объявила.
А ныне у нас в вотчине имеется господский хлеб, лошади и скот, и что вы, государь, об оном изволите приказать; також и что оставшее в доме господском после вашей команды на оное просим у вас, великого государя, милостивого приказание.
Еще просим у вас, великого государя, на крестьян села Верхнего-Талызина, которые были во владении с нами одного помещика. Оные крестьяне были на оброке, а мы сеяли на их земле хлеб господский, которая у них земля излишняя взята была на господина; а ныне оные крестьяне такой господский посеянный нами хлеб нам не дают, а оный хлеб им не следует, а принадлежит оный хлеб взять нам. О сем просим вас, великого государя, учинить решение.
Однако в вотчине нашей, милостивый государь, много таких, которые и пропитание у себя не имеют, не только какие подати платить, а просят из милосердия у вас, великого государя, чтоб повелено было из господского хлеба нам дать на пропитание и осемениться, за что мы, сироты ваши, должны вечно Бога молить за ваше здравие, великого государя».
Прошение это было не единственное, но как оно, так и другие оставлялись, конечно, без исполнения. Пугачевской коллегии уже не существовало, творить суда и расправы было некому, да и сам самозванец не думал об этом: он шел без оглядки и, спасаясь от преследования войск, повернул на юг, думая пробраться опять к Яику или к заветной для него реки Кубани.
Приближаясь к Цивильску, Пугачев отправил вперед казака Чумакова взять там годных лошадей. Чумаков разграбил город, повесил воеводу Копьева с женой, прапорщика Абаринова и секретаря Попова с их женами и двух мещан. Когда приехал в город сам Пугачев, то жители, не привыкшие к таким сценам, спрашивали, за что повесили их господ, когда они не сопротивлялись? Самозванец отвечал, что, хотя от него и не было дано приказание вешать, но что теперь того уже не воротишь.
Направляясь к Курмышу, Пугачев получил известие, что жители находящегося на пути городка Ядрина приготовились к сопротивлению и не намерены впускать мятежников. По совету поручика Лихутина они вооружились поголовно.
