Одновременно с заявлением этой претензии князь Цицианов получил также и другие просьбы. Ростом-хан, уцмий Каракайдакский, просил защиты против соперника своего Рази, который хотел его свергнуть и захватить власть в свои руки. Рази жаловался на Ростом-хана, своего двоюродного брата, и просил о возведении его в достоинство уцмия, как принадлежащее ему по наследству. Из этой путаницы и жалоб можно было выйти только деньгами. Разию назначена ежегодная пенсия в 600 руб. до тех пор, пока он будет в точности выполнять договорные статьи о кораблекрушении. Табасаранские владельцы Сограб-бек-Маасум и Махмут-бек также получили по 450 руб. ежегодного содержания. Назначение этого содержания князь Цицианов полагал необходимым, по близкому их родству с кадием Табасаранским, получавшим также жалованье от нашего правительства. Эта раздача денег, хотя и долгое время не оказывала никакого почти влияния на поступки горских владельцев относительно России и подвластных ей народов, но казалась едва ли не лучшею системою из всех предпринятых нашим правительством. Противник этой системы, всяких пособий и вспомоществований князь Цицианов не отрицает, а в одном месте своих донесений сознается даже в том, что с течением времени эта раздача денег, до которых азиятские народы весьма жадны, может принести пользу.
«В настоящем дел положении, – писал князь Цицианов
[34], – я вижу в одном только случае пользу определенного им жалованья, то есть давать награждение для того, чтобы можно было в наказание за их дурные поступки останавливать выдачу денег, как я сие учинил с уцмием Каракайдакским, за неудовлетворение пограбленных вещей с разбитого российского судна».
Конечно, этою раздачею денег мы взаимно не приобретали ни искреннего доброжелательства горских владельцев в России, ни ручательства в сохранении ими клятвенных обещаний, но, по крайней мере, говоря словами князя Дицианова, имели в руках своих орудие для их наказания; могли хотя временно показать, что наши отношения к ним изменяются и могут прийти в прежнее положение только при повороте ими на правильный и прямой путь.
С другой стороны, таким владельцам, каковы были кадий Табасаранский, шамхал Тарковский и уцмий Каракайдакский, денежные субсидии делались необходимыми. Владения этих трех лиц, простиравшиеся от Кизляра до Дербента, составляли непрерывную побережную часть Каспийского моря. Деньгами или другими какими-либо средствами, но нам необходимо было сохранять с ними дружеские отношения собственно для обеспечения нашей азиятской торговли.
Та же самая причина заставляла наше правительство обратить внимание на ханов Дербентского и Бакинского, владения которых также простирались по берегу Каспийского моря. По заключении договора посланец Шейх-Али-хана Дербентского объявил князю Цицианову, что имеет от своего хана повеление ехать в Санкт-Петербург с письменными и словесными поручениями, объявить которые главнокомандующему он не может. Догадываясь, в чем состоит просьба хана, князь Цицианов просил его сказать откровенно, сколько нужно хану войска и денег. Главнокомандующий обещал оказать ему помощь войсками, и даже скорее, чем деньгами. Медет-бек повторял просьбу о дозволении отправиться в Санкт-Петербург и уверял, что его хан охотно примет всякую помощь от русских. Помощь эта была необходима Шейх-Али-хану для борьбы его с ханами Шемаханским и Бакинским.
Область Бакинская в прежние времена принадлежала хану Дербентскому, и на этом основании Шейх-Али-хан все время хлопотал о том, чтобы возвратить ее и присоединить к своим владениям. Бакинский хан, игравший впоследствии столь значительную роль в судьбе князя Цицианова, был недоброжелателен к России. Как человек, Хусейн-Кули-хан был слаб, легковерен и скорее трус, чем храбр. Как правитель, будучи далек от предприимчивости и вял в делах, он легко поддавался влиянию своих приближенных чиновников, грабивших без милосердия его подвластных. Владея небольшим клочком земли с малым населением, Хусейн не смел и помышлять о сопротивлении другим ханам и не пользовался между ними никаким уважением.
Бесхарактерность и сознание своей слабости заставляли Хусейн-хана поддерживать постоянные сношения и связи с Мустафа-ханом Ширванским (Шемахинским), но связи эти были основаны на личной и необходимой его выгоде. Не имея никакой собственности, кроме города Баку, Хусейн был в полной зависимости от Мустафы, подпора и добрые отношения которого ему были столько же нужны, как человеку пища. Он сознавал, однако же, что и этот союз непрочен и что при первом удобном случае Мустафа не откажется наложить на него свою руку. Бакинское ханство со времени отделения от Дербентского недолго оставалось самостоятельным и независимым: оно скоро сделалось постоянным данником ханов Ширванских. Таким образом, находясь между двух огней, Хусейн мог считать себя повелителем ханства только до тех пор, пока сохранит добрые отношения с Мустафою и успеет оборониться от притязаний хана Дербентского.
Видя столь стесненное положение Хусейн-хана и желая присоединить бакинский порт к владениям России без военных действий, князь Цицианов старался, пользуясь положением хана, убедить его, что ему не у кого кроме России искать помощи, защиты и покровительства. С этою целью главнокомандующий поручил нашему консулу в Персии Скибиневскому намекнуть Хусейн-хану, что Шейх-Али-хан Дербентский просит у нас войска для действия против него, Хусейна; что если, для предупреждения совершенного разорения Баку, хан попросит для своей защиты ввести русский гарнизон в город, то в такой милости, может быть, ему и не откажут.
Смотря по откровенности Хусейн-Кули-хана и податливости его на подобное предложение, Скибиневский был уполномочен присовокупить, что если бы хану нужно было войско в самом скорейшем времени, то тотчас же присланы будут в Баку два батальона из Грузии.
Сообщение это, по-видимому, подействовало на бакинского хана, и мысль о присоединении Баку к владениям России, казалось, готова была осуществиться против всех ожиданий нашего правительства. Теснимый дербентским ханом, Хусейн надеялся теперь избавиться от его притязаний при помощи князя Цицианова, к которому и отправил своего посланного. Пробравшись втихомолку через Астрахань, Кизляр и Кавказское ущелье, посланный прибыл в Тифлис в марте 1803 года. Он привез письмо, в котором хан писал, что уполномочил своего молочного брата Ала-Верды-бека уведомить главнокомандующего «о покорности и послушании» хана русскому правительству.
Сознавая вполне, что князю Цицианову хорошо известны как характер, так и поведение хана, Хусейн не желал входить с ним в сношение и, надеясь обманом и различного рода изворотами усыпить бдительность нашего правительства в Петербурге, просил об отправлении своего посланного к высочайшему двору. Заручившись решением в Петербурге, он думал обойти князя Цицианова и получить помощь без всяких обязательств. Главнокомандующий не согласился на отправление в Петербург Ала-Верды-бека, и тогда последний передал ему письмо хана на имя императора, в котором тот, прося защиты, писал, что «все Высочайшие повеления будут приняты мною с покорностью».
В ответ на это Ала-Верды-беку было объявлено, что если он действительно имеет неограниченное полномочие от своего хана к заключению условий на уступку города Баку вместе с гаванью и на вступление хана в подданство России, то дал бы главнокомандующему письменное обязательство, которое могло бы служить документом и опорою для обеих договаривающихся сторон.
