Среди столь быстрых успехов нашего оружия на Кавказе, успехов, сделанных с самыми ограниченными средствами и незначительными силами, князь Цицианов был парализован в дальнейшей деятельности, клонившейся к исполнению предначертанного плана распространить наши владения до берегов обоих морей и поставить Куру и Араке границею нашею с Персией.
Политические дела Европы приходили все в большую и большую запутанность. Необходимость сосредоточения войск на других пунктах границы лишала наше правительство возможности не только усиливать войска, находившиеся на Кавказе, новыми полками, но и пополнять те, которые там были. Главнокомандующий был предупрежден, чтобы он не рассчитывал на пополнение, и потому вел бы оборонительную войну, вынуждаемую необходимостью обстоятельств. Ему вменено в обязанность утвердиться прочным образом в тех местах, в которых водворилась уже власть России, постараться привлечь Баба-хана к миру и особенно склонять его к тому, чтобы он отправил своего посла в Петербург с искательством признания его в шахском достоинстве, и обратить особенное внимание на внутреннее устройство приобретенного края.
«Сохранение завоеваний, вами приобретенных, – писал князь Чарторижский
[653], – устроение дорог, привлечение ханов персидских к российскому начальству и обеспечение пределов Грузии могут быть достаточными занятиями на сей раз, для неутомимой вашей деятельности…»
Князь Цицианов отвечал на все это, что в обе кампании не он начинал войну. В первый раз, спасая Грузию от театра разорительной войны, встретил нашествие персиян в Эриванском владении; в другой раз защищал Карабагское ханство, как провинцию России: следовательно, в оба раза заботился только об обеспечении границ от покушений Баба-хана, и если, говорил он, продолжать исполнение этих непременных обязанностей, то значит по-прежнему вести с ним войну.
Князь Цицианов спрашивал: неужели ему для ведения оборонительной войны запереться с гарнизоном в Шуше, когда персияне будут уничтожать карабагские долины? Неужели оставаться спокойным и не препятствовать персиянам, когда они потянутся в Дербент, потому что сопротивление сему намерению будет выходить из системы оборонительной? Или когда Баба-хан войдет в Эриванское владение, с намерением вторгнуться в Грузию, то, вследствие предписываемого образа действий, ждать его у четырех входов в пределы Грузии и тем защиту их сделать слабою и ненадежною? Вот причины, по которым оборонительную войну главнокомандующий считал невозможною.
Что же касается до внушения Баба-хану мысли об искательстве им мира у России, то полагал, что, когда он теряет область за областью, когда владычество наше распространяется до Куры и Аракса и может распространиться и на адербейджанские ханства, по ту сторону этих рек, то в это время невозможно внушениями склонить его к искательству мира; он, конечно, будет стараться силою возвратить потерянное и удержать свое владычество в Адербейджане. Когда же осенью покорен будет Баку, когда ширванский владетель вступит в подданство, когда зимою Эривань падет пред оружием русских, тогда-то можно будет объявить Баба-хану, что Россия дарует ему мир, поставляя рубежом своих завоеваний Куру и Араке
[654].
Руководимый такою идеею, князь Цицианов намерен был продолжать военные действия и в предстоящую осень овладеть Бакинским ханством.
Глава 26
Движение к Баку генерал-майора Завалишина. Движение туда же самого главнокомандующего. Принятие в подданство Мустафа-хана Ширванского. Переписка князя Цицианова с бакинским ханом. Хусейн-Кули-хан соглашается сдать крепость на дискрецию. Условия сдачи. Изменническое убийство князя Цицианова
Генерал-майор Завалишин, как мы видели, отступил от Баку, не взявши крепости.
«Скажу вашему превосходительству, – писал ему князь Цицианов
[655], – что если бы я не ходил по горнице на костылях, от изнурившей меня болезни, и если б четыреста верст меня не разделяли с вами, – хотя сия и невелика остановка, а самая важная та, что я не имею от вас курьера и не могу знать последней вашей резолюции об отступлении, – то я бы полетел на выручку славы русской и скорей бы лег под стенами Баку, нежели дал кичиться Хусейн-Кули-хану тем, что он отбил русские войска и что они ничего ему не сделали».
Вместе с тем главнокомандующий приказал Завалишину вновь идти с эскадрою от острова Сары к Баку и, высадив там свой отряд, принудить бакинского хана сдаться на условиях.
Завалишин сделал снова высадку в Апшероне, в 40 верстах от Баку
[656], и послал к Хусейн-Кули-хану предложение о вступлении его в подданство России и условия трактата, на которых он может сдаться. Хан отвечал, что он с получения присланных генералом бумаг уже считает себя верноподданным российского императора, но удивляется, отчего Завалишин, если имел эти бумаги прежде, не присылал их к нему до начатия бомбардирования города? тогда бы не встретил никакого сопротивления, «а теперь, – писал он, – мы уже не верим, что они присланы от его императорского величества, а полагаем, что они составлены вами».
Бакинский хан ссылался на то, что он и в первый приход Завалишина не хотел противиться русскому оружию и просил два месяца сроку собственно только потому, что многие из купцов бакинских находились в разных персидских городах, и если бы персияне узнали, что бакинский хан сдал город русским, то разграбили бы товары и истребили бы всех купцов
[657].
Завалишин доносил, что по всем сведениям Хусейн не думает о сдаче города; что бакинцы крайне недовольны поведением хана, который собрал с народа 150 000 руб. подати для уплаты Шейх-Али-хану Дербентскому; что вывоз соли и нефти, которыми Баку снабжал все персидские владения, с приходом русских также прекратился, и это прекращение вывоза еще более разоряло народ. Все эти соображения заставили Завалишина предполагать, что с приходом самого князя Цицианова под Баку кичливость хана уничтожится и он сдаст город
[658].
Изнеможенный тяжкими болезнями, но желая загладить неудачные действия Завалишина, главнокомандующий, с отрядом из 1663 человек пехоты и кавалерии при 10 орудиях, в конце ноября выступил из Елисаветполя в Баку
[659]. Ненастное зимнее время и пароксизмы изнурительной лихорадки, повторявшиеся несколько раз в день, ослабляли здоровье князя Цицианова. Во время похода его снимали с лошади, клали на землю, и часто под снегом и дождем выдерживал он сильные припадки болезни и потом догонял отряд на привалах.
