В том же 1796 году он назначен был шефом Суздальского мушкетерского полка, а в следующем году вышел в отставку, в которой и оставался до мая 1801 года.
Император Александр I снова принял его на службу, в канцелярию государственного совета экспедитором по военной части, и произвел в генерал-лейтенанты.
Таково было служебное поприще князя Цицианова, заявившего себя человеком с блестящими военными дарованиями, о личных достоинствах которого мы приводим подлинные слова одного из его современников и сослуживцев.
«Цицианов, – пишет Тучков, – получил порядочное образование и был одарен умом от природы. По службе военной имел опытность, был честен и хотел иногда быть справедливым, но часто желание это было тщетным. Притом был вспыльчив, самолюбив, горд, упрям и дерзок. Не любил принимать ни от кого советов; мало было из подчиненных, которые пользовались бы его хорошим мнением». Он любил подсмеяться, сострить на чужой счет, и это свойство характера было причиною многих неприятностей для него в молодости.
Человек энергичный и деятельный, князь Цицианов не любил соперников и вообще таких лиц, которые могли стать ему поперек дороги. Он ценил людей только за гробом и открыто сожалел, например, о генерале Гулякове только тогда, когда тот был убит. Пока жил Гуляков, князь Цицианов многое приписывал себе и достиг того, что получил неограниченную власть и силу. Император Александр предоставил ему право награждать подчиненных орденами и распоряжаться по усмотрению, не ожидая разрешений из Петербурга
[5]. Пребывание в Грузии некоторых лиц, командированных министрами с разными поручениями, не нравилось князю Цицианову. Еще до приезда своего в Тифлис он успел добиться того, что они были подчинены ему вполне. Коллежского советника Соколова приказано или оставить в канцелярии главнокомандующего, или выслать из Грузии. Графа Мусина-Пушкина разрешено, в случае вмешательства в дела, привести «в пределы возложенного на него поручения, единственно рудники грузинские имеющего
[6].
Князь Цицианов был строг со своими подчиненными, от которых требовал неутомимой деятельности и безусловного исполнения своих приказаний. Воспитанник и сподвижник Румянцева и Суворова, он имел особый взгляд на службу и находил, что в последние годы она изменилась во многом. Будучи уже командующим войсками на Кавказе и получив известие о назначении под его начальство графа Михаила Семеновича Воронцова
[7], князь Цицианов благодарил его дядю за доверие, ему оказанное. «Впрочем, – писал он графу А.Р. Воронцову
[8], – по милостивому вашего сиятельства ко мне расположению, беру смелость откровенно донести, что нынешней службы научиться нельзя, да и пользы для молодого офицера в ней я не вижу. Она не походит на ту службу, в которой батюшка графа Михаила Семеновича отличаться изволил, когда граф Петр Александрович, службе дав душу, привил офицерам любовь к славе, а не к деньгам, когда не всякий лез с рапортами к государю и не писал начальнику «я отнесся к его императорскому величеству», считая по глупости своей, что он выходит из степени повиновения оными сношениями. Субординация, душа военной службы, ныне погребена, и начальник, требующий оной, кажется в глазах дюжинных генералов строгим и тираном; одним словом, от русской службы отстали, а к прусской не пристали».
Князь Павел Дмитриевич был во всех отношениях честный человек, которому, по его собственному выражению, родители, с самых юных лет, вселили «правила беспристрастия и любления истины»
[9].
– Я не языка законов ищу, – говаривал он, – а их действия к наказанию порочных и к обороне невинных, вот моего звания долг и вот стезя, от коей я не устранялся ни на час. Не имена (то есть название) истины и справедливости меня водят в моем поведении, но самая истина и справедливость – вот мое имущество и вот цель моих душевных побуждений.
Такой взгляд князя Цицианова на дела и службу известен был и императору, признавшему его способным уничтожить беспорядки и неустройство, укоренившиеся в Грузии.
«По дошедшим ко мне жалобам, – писал император князю Цицианову
[10], – и неудовольствиям на управляющих в Грузии, генерал-лейтенанта Кнорринга и действительного статского советника Коваленского, признал я нужным, причислив первого к армии и отозвав последнего сюда для употребления к другим делам, возложить на вас все должности, с званием инспектора Кавказской линии, астраханского военного губернатора, управляющего там и гражданскою частию, и главноуправляющего в Грузии соединенные.
Из сих обязанностей две первые имеют уже свой установленный порядок. Ревность и усердие ваше ручаются мне, что вы удержите и сохраните его в надлежащем положении.
Но последняя, будучи сопряжена с новым устроением края, принятого Россиею в особенное покровительство, должна привлечь на себя особенное ваше внимание, в основание коего примите следующие примечания:
1) Пределы власти, вам вверяемой, суть те же самые, в коих поставлен был генерал-лейтенант Кнорринг.
2) В наставлении, данном ему при начальном устроении Грузии, найдете вы не только подробные правила о его управлении, но изъяснение главных побуждений, руководствовавших меня в сем деле. Вы найдете в них, что не расширение власти моей и не приумножение собственных польз России я в сем искал, но единственно желал успокоить народ, мятежами внутренними и внешними обуреваемый, издавна России преданный и древнею своею приверженностью особенное ее участие заслуживший. Вы найдете, что введение в нем настоящего порядка дел не было шагом к его завладению, но следствием того рассуждения, что удобнее для России защищать край благоустроенный и постоянно управляемый, нежели, по внезапным только случаям и единственно на вопль усилившихся его бедствий, временно приходить на помощь ему и с большими издержками доставлять ему внешним действием минутные меры поправления, всегда готовые разрушиться, как скоро сила, их поддерживающая, оставит их. Я счел нужным утвердить вас в сей главной мысли, дабы видели вы самое основание плана, на коем управление Грузии должно быть поставлено».
Руководясь такими правилами, князь Цицианов должен был основать на них свое поведение и дать почувствовать грузинскому народу, «что ни отдаленность, ни трудность сношений не воспрепятствуют ему участвовать в благости российского управления и что никогда не будет он иметь причин раскаяться, вверив судьбу свою России».
