Почти одновременно с этим константинопольские армяне в лице архиепископа Ефрема получили протест от армян, живших в России и укорявших нацию в несоблюдении законов при избрании патриарха.
«Проснись, Константинополь! – писал архиепископ Ефрем
[319]. – Проснись и виждь, как от слабости и беспечности нации нашей разрушились основы веры нашей, законы и учреждения наши в театральное зрелище превратились, истинный светильник веры нашей под спудом утаен, разум человеческого рода испорчен и не чувствует он болезни. Что же причиною всем сим неустройствам? Не что иное, как отсутствие любви и единогласия.
Мы, горестные единоверцы, лишившись царства, душевно утешаемся, что имеем в руках наших престол, Христом основанный, престол святого просветителя нашего, коим и славимся во всех нациях. Ныне эта слава соделалась нам поруганием в целом свете. Неужели сила тамошних святых уменьшилась? Нет, но мы сами сделали светозарный дом тот домом разбойников. Горе тебе, Константинополь! Ибо, стоя за правду, единогласно и единодушно утверждал ты договоры быть преемником святого просветителя по избранию всей нации, а ныне ты не народному повинуешься голосу.
Где теперь горестный Даниил! Не Константинополь ли возвел его на степень патриарха? Не по избранию ли всей нации и не по совету ли синодальных архиепископов и всех единогласников пригласили его к верховному патриаршеству всея Армении?.. Неужели прежние раны и напрасные поругания бедному Даниилу не довольны были, что вторичным приглашением всех епископов и единогласников и по избранию всей нации вывезли вы его в Баязет и с того времени, снова муча, обругали его пред лицом целого света.
Константинопольцы! У меня хранятся просьбы всех архиепископов, кои, единогласно и единодушно жалуясь на злого монаха (Григория), вопиют, что веру нашу он к ногам низринул и хочет возвести Давида, чтобы самому быть посвященну в епископы. Но мы присягали пред святым копием и пред святыми мощами кроме Даниила никого не признавать. Ныне же слышим, что и вы, не сдержав прежние слова ваши, воздаете хвалу незаконному (Давиду) и дали уже ему фирман.
Он ли должен быть преемником Христовым, когда, приложа свою печать вместе с другими архиепископами, приглашал Даниила, а потом, имея страсть к славе, битьем и стращанием епископов заставил силой себя помазать. Не благодатный дух, но дух диавольский снисшел на него. С того же дня и поныне он надеется единственно на деньги, растопляет златую и серебряную
утварь святого престола и, не жалея, сорит ее повсеместно ради одной славы. Битьем же устрашает всех как варвар. Константинопольского уроженца Ованеса архиепископа, сего праведного сына, бил он по голове, велел связать и посадить в темницу…»
Письмо это и рескрипт императора произвели самое благоприятное впечатление в Константинополе. Большинство армян было радо такому обороту дел, а рейс-эфенди надеялся на хорошую наживу. Он с особенным удовольствием принял заявление нашего посланника и отвечал, что Порта не замедлит выдать берат прежде избранному Даниилу.
Сторонники Давида протестовали против такого решения. Смирнский архиепископ Мартирос и его последователи просили Тамару, чтобы приказано было армянскому духовенству и народу собраться вновь и рассмотреть, кому из двух соперников принадлежит по праву эчмиадзинский престол.
«Не знаю, – писал на это В.П. Кочубей нашему посланнику в Константинополе
[320], – к чему отнести такое несовместное и совсем подобное детской игрушке предложение, да и как вторично собирать всех по одному предмету, когда с достоверностью уже здесь известно, что данные в пользу Давида подписки вынуждены и им верить не должно, и когда – что всего важнее – по всемилостивейшего государя соизволению и по согласию на то его величества султана дан уже и берат на патриаршее достоинство. Почему, не говоря о том более, вашему превосходительству предоставляю тот берат, буде еще не доставлен, стараться доставить патриарху Даниилу, для коего и здесь по высочайшему повелению изготовляется грамота, а о вторичном собрании приметить кому следует, что в оном не предвидится никакой надобности и что все они должны сему патриарху повиноваться, к общей их величеств благоугодности».
Настояния Тамары, желание большей части армян и, наконец, личный интерес рейс-эфенди были причиной, что Порта весьма скоро согласилась устранить Давида и его сторонника архиепископа Ованеса. Утвердив архиепископа Григория константинопольским патриархом, Порта признала Даниила католикосом, или верховным патриархом, всего армянского народа. Император Александр, также утвердив Даниила в звании патриарха
[321], повелел Кноррингу убедить эриванского хана пропустить Даниила в Эчмиадзин и защищать его.
«Как данным от его величества султана бератом, – писал император Александр эриванскому хану
[322], – армянский архиепископ Даниил, по желанию всего армянского народа и знатнейшего эчмиадзинского духовенства, признан и утвержден в патриаршем достоинстве, на которое, по его прошению, всемилостивейше ему пожалована и от нас такая же грамота, и как следует ему иметь всегдашнее свое пребывание в эчмиадзинской армянской патриаршей обители, находящейся в соседственных нам пределах, состоящей во владении вашем области, то мы уповаем, что ваше высокостепенство, по всегдашней известной нам благонамеренности вашей, не оставите в пределах той области вашей доставлять ему, патриарху, и всему честному его духовенству зависящие от вас: безопасность, дружеские пособия и защиту».
Глава 14
Прибытие архиепископа Григория в Россию. Его интриги и обнадеживание Давида. Переписка последнего с разными лицами. Расхищение Давидом церковного имущества. Прошение его к императору Александру. Письмо Григория. Миропомазание Даниила. Жестокое обращение с эчмиадзинским духовенством. Торжество объявления в Тифлисе утвердительной грамоты Даниилу. Переговоры с эриванским ханом. Интриги Давида в Константинополе. Признание его католикосом. Заявление константинопольских армян. Отправление в Россию архимандрита Эммануила
Посвятив Григория в архиепископы, Давид отправил его в Россию для управления армянскою церковью. В Моздоке он встретил со стороны своих соотечественников полное неудовольствие и нежелание признать его своим пастырем
[323]. Подозревая в этом интригу Ефрема, Григорий тем не менее продолжал свой путь, надеясь победить врага и достигнуть своей цели. Приехав в Нахичевань (на Дону), он нашел там имя Давида провозглашенным в звании католикоса и верховного патриарха. Видя, что дела здесь идут удовлетворительно для него и его сообщника, Григорий, желая ковать железо, пока горячо, торопился в Москву, чтоб и там склонить армян на свою сторону.
