Мне хорошо известны обстоятельства, и я весьма скоро буду в Андрееве. Уверяю людей честных и благонамеренных в моем благорасположении. Никогда не будет позволено возвратиться никому из тех, которые теперь оставят город. На время моего здесь пребывания начальником в кумыкских владениях назначаю артиллерии полковника Мищенко, которому князья и народ должны оказывать повиновение».
Из Амир-Аджи-Юрта Ермолов пошел сначала в г. Аксаю, а затем намерен был идти в Андреево. С приближением наших войск население бежало – и Аксай был пуст. Вызвав жителей, Ермолов объявил им прощение, но с тем, чтобы они переселились на новое место жительства. Переселение это было необходимо для окончательного прервания связи аксаевцев с чеченцами, и место для нового Аксая было назначено на р. Таш-Кечу, «несравненно выгоднейшее прежнего; ибо здесь жители Аксая имели лучшее свое хлебопашество, здесь прежде бывало богатое их скотоводство». Для охранения нового поселения и вместе с тем для удержания его в страхе 7 октября было заложено укрепление Таш-Кечу, а 10-го числа укрепление Герзел-аул было упразднено.
Глава 23
Отношения России к Персии. Неудачная попытка последней заключить оборонительный союз с Турцией. Отправление посла в Петербург. Письма шаха и Аббас-Мирзы императору Александру. Ответы на них. Неприязненные поступки Аббас-Мирзы против России. Вопрос о разграничении по Гюлистанскому трактату. Деятельность нашего поверенного в делах. Затруднения, делаемые Аббас-Мирзою в окончательном проведении границы. Отречение Ефрема от патриаршего престола. Назначение комиссии для разграничения. Переписка по этому поводу Ермолова с Аббас-Мирзою. Отправление Ваценко генеральным консулом в Персию. Отказ персидского правительства дозволить ему избрать местопребыванием Гилянь. Переписка по этому поводу. Прибытие в Тифлис Фетх-Али-хана с поручением от Аббас-Мирзы. Условия, с ним заключенные и не принятые персидским правительством. Приготовления персиян к военным действиям. Рескрипт императора Александра Ермолову
Волнения в Чечне и Дагестане на время отвлекли внимание Ермолова от весьма важного вопроса, касающегося отношений России к Персии, отношений весьма натянутых, приведших, в недалеком будущем, к разрыву и неприязненным действиям между двумя державами.
Вскоре после отъезда Ермолова из Султанин персидское правительство отправило в Константинополь посланника Мугиб-Али-хана с предложением заключить наступательный и оборонительный союз против России, как единственное средство отклонить угрожающую опасность. При первом совещании Мугиб-Али-хан старался внушить Порте, что ожидание Персии сблизиться с Россиею не исполнилось, и петербургский кабинет не признал возможным исполнить данное будто бы обещание уступить часть земель, приобретенных Россиею по Гюлистанскому трактату. Персидский посланник обращал внимание Порты на возрастающее могущество России и уверял, что оно угрожает целости мусульманских империй. Лаская самолюбие султана, Мугиб говорил, что, заключив союз с Персией и распространив его на все магометанские владения, оттоманский император станет главою союза и тем возвратит престолу своему весь блеск древних халифов, преемником которых султан себя называет.
Порта не приняла этих слов за чистую монету и поступила с крайнею осторожностью. Обратив внимание на собственное положение относительно России, на народную и религиозную ненависть, существующую между турками и персиянами, турецкое министерство отклонило предложение Мугиба.
– Сношения Порты с Персией, – отвечали Мугибу представители власти в Турции, – без того уже опираются на священном основании единоверия, и излишне было бы прибегать к каким-либо новым связям, которые не в состоянии придать более силы тесному и дружескому согласию, существующему ныне между обеими державами.
После такого ответа Мугиб решился ехать обратно. Порта не только не удерживала его, но отменила даже некоторые празднества, назначаемые обыкновенно, по азиатскому обычаю, в честь посла дружественной державы! «Подарки, – писал Ермолову наш посланник в Константинополе
[730], – кои получил он при отъезде, самые бездельные и по обычаям нашим показались бы непристойными. Посланнику выдано 10 000 пиастров, а свите его 5000 и ничего более».
Не достигнув желаемого в столице султана, тегеранский двор принужден был отказаться навсегда от возвращения потерянного, подумать о внутреннем спокойствии страны и в особенности об уничтожении на будущее время междоусобной вражды за престолонаследие, возникавшей после смерти шаха.
Между тем петербургский кабинет, желая иметь более обстоятельные сведения обо всем происходящем в Персии, назначил, на основании трактата, коллежского советника Мазаровича поверенным в делах и в помощь ему: секретарем – переводчика Грибоедова, а канцелярским служителем – актуариуса Амбургера. Распоряжение это не достигло еще до Тифлиса, когда в этот город приехал персидский чиновник Мамед-Хасан-хан Авшарский, отправленный шахом в Петербург под предлогом доставления лошадей в подарок императору Александру, а на самом деле для того, чтобы упросить русское правительство признать Аббас-Мирзу наследником престола. Желание это было настолько сильно, что персидский принц еще ранее отправления Мамеда объявил князю Бебутову, в бытность его в Тавризе, что если русское правительство не признает его наследником, то он будет иметь в Ермолове личного врага и уверится в этом. Такое заявление не было новостью для главнокомандующего, видевшего в персидском принце непримиримого врага России и человека двуличного. «Признание Аббас-Мирзы наследником, – писал Алексей Петрович
[731], – не удалит от Персии тех бедствий, которые ей угрожают, и не предоставит того благоденствия, которого государь император в великодушии своем желает соседственной и приязненной державе. Великодушием нельзя покорить сего злодея, и признание его наследником дало бы ему новые к злодеяниям средства».
При таком взгляде на наши отношения к Персии Ермолов принял его посланного довольно холодно и, отправляя в Петербург, в сопровождении своего адъютанта, князя Бебутова, дал последнему весьма строгую инструкцию
[732]. Вместе с тем, считая гораздо более выгодным для России не признавать Аббас-Мирзу наследником и сохранить такой знак внимания императора для будущего времени, Ермолов предупреждал графа Нессельроде, что Мамед-Хасан-хан «есть один из умнейших персиян» и что лучше не входить с ним ни в какие переговоры, а принять без всяких почестей, как чиновника, присланного собственно для представления лошадей. Мнение главнокомандующего было уважено, и император Александр принял его в числе прочих представляющихся, а не отдельно. Вместе с тем государь приказал: назначить ему умеренное содержание, показать все заслуживающее внимания: арсеналы, заводы и в особенности войско, «дабы вывести его из общего всем персиянам заблуждения на счет могущества земли их»
[733].
