Передавая в руки князя Меншикова дальнейшее ведение переговоров и решение вопроса о мире и войне, Ермолов просил наше министерство о назначении в Персию особого дипломатического агента с тем, чтобы он не состоял в его зависимости. Он желал устранить себя от нарекания, что ищет войны и потому не приводит переговоров к желаемому окончанию.
– Весьма постигаю, – говорил Алексей Петрович, – выгоду уклониться от всяких причин, могущих нарушить дружественные связи с Персиею; знаю хорошо из местных обстоятельств, сколько бесполезна война внешняя, когда нетвердо внутреннее спокойствие, но считаю войну неизбежною, если бы персияне простерли свои наглости до оскорбления.
Такого оскорбления и опасался Ермолов в виду неопытности своей на дипломатическом поприще. С назначением же в Персию особого дипломатического агента министерство получало бы прямо от него все сведения о действиях персиян, и «поступкам моим, – писал он, – не будут присвояемы произвольные истолкования».
Прямота в суждениях и откровенные объяснения с главнокомандующим дали возможность князю Меншикову убедиться и в том, что Кавказ не был вовсе причастен к какому бы то ни было политическому движению и что там никаких тайных обществ не существовало.
«Я возвращаюсь из главной квартиры генерала Ермолова, – доносил князь Меншиков
[808], – находящейся в Червленной станице, где исполнил поручение вашего величества. С чувством благодарности было принято изложение воли вашей, и тем более что генерал Ермолов мнил себя оклеветанным перед лицом государя, наветами недоброжелательствующих. Я устранял сие нарекание, но упомянул о действиях, несогласных с видами правительства. Он тщательно отвергал упрек отступления от правил, ему начертанных блаженной памяти государем императором, и приписывал такое заключение неприязни, неизвестности в Петербурге местных обстоятельств Кавказского края и неточности некоторых предписаний, по разным частям ему данным.
В сем разговоре я видел в нем как опасение быть почтену и вашим императорским величеством худым исполнителем воли монаршей, так и желание угодить своему государю.
Тайные общества в Кавказском корпусе генерал Ермолов полагает решительно несуществующими и в особенности утверждает свое мнение на физической невозможности часто сообщаться и на беспрерывном занятии войск и удалении от праздности деятельною службою; не менее того надзор предписан наипаче за офицерами и нижними чинами, в составе седьмых взводов приходящими для укомплектования корпуса.
В местах, на пути моем лежавших, духа вольнодумства и неповиновения я не заметил, как в войсках, так и обывателях, и по доходящим до меня сведениям не предполагаю оного на Кавказской линии».
Прибыв в Тифлис и прожив там некоторое время, князь Ментиков еще более убедился в том, что Кавказ непричастен ни к какому заговору. Нравственное состояние войск было весьма хорошее, и буде «есть люди, – говорил князь Ментиков
[809], – зараженные духом неповиновения и вольнодумства, то число их должно быть весьма ничтожно». Беспрерывные передвижения войск и частые экспедиции ограничивали их интересы и разговоры местным кругом их быта и деятельности. «Статских чиновников, – писал князь Ментиков, – занимающихся политическими суждениями, не встречал в Тифлисе. Грузинское же дворянство, по необразованности своей, еще меньшую имеет к тому склонность».
Глава 25
Отъезд князя Метиикова в Персию. Новые претензии тегеранского двора. Приготовления персиян к военным действиям. Распоряжения Ермолова по обороне края. Измена талышинского хана и нападение его на крепость Ленкорань. Вторжение персиян в наши пределы. Положение Карабага. Неудачное дело у Гюрунзур. Восстание в Ширванской и Шекинской провинциях. Выступление войск из Талышинского ханства. Боевые средства Ермолова. Приказ по войскам. Просьба о присылке подкреплений. Воззвание к грузинам. Блокада крепости Шуши. Затруднительное положение гарнизона. Переговоры полковника Реута с Аббас-Мирзою. Заключение перемирия. Продолжение блокады. Переписка Реута с Ермоловым и Вельяминовым
В Тифлисе князь Меншиков прожил довольно долго, прежде чем получил уведомление тегеранского двора о готовности его принять посла русского императора. Шах и его приближенные всего более надеялись на личную податливость государя и потому предпочитали вести переговоры в Петербурге, а не принимать у себя посла, который, конечно, не мог быть уполномочен на удовлетворение всех капризных претензий и случайных требований. На этом основании Аббас-Мирза заявил, что он намерен отправить в Петербург одного из своих сыновей. Князь Меншиков отвечал, что такое отправление неудобно потому, что император отправится сначала в Москву для коронования, а затем предполагает посетить некоторые губернии, и когда возвратится в свою столицу – неизвестно. Ермолов находил такой ответ весьма приличным, так как посылка в Петербург сына наследника персидского престола не могла привести ни к каким конечным результатам и отвечала бы только одной вежливости. В бытность Ермолова в Персии шах также хотел отправить в Петербург своего сына, но ограничился одним обещанием. Главнокомандующий находил, однако же, что в этом случае Аббас-Мирза желал принести большую жертву, так как хотел отправить одного сына из двадцати пяти, а шах – одного из семидесяти.
Получив наконец разрешение отправиться в путь и прибыв на границу Персии к Худаферинскому мосту, князь Меншиков был встречен мухендисом Мирза-Джафаром, полковником Бартоломеем и нашим поверенным в делах Амбургером. Они были присланы Аббас-Мирзою не столько для приветствия посла, сколько для вручения письма наследного принца, заявлявшего претензию о том, будто бы наши войска, произвольно и не имея на то права, заняли разрушенное селение Мирак
[810]. Занятие это, по словам встречавших посла, произвело столь дурное впечатление на принца, что он хотел остановить князя Меншикова и не допустить его до Тавриза. Ясно было, что миролюбивые намерения императора были не по сердцу тегеранскому двору и что персидское правительство, решившись добиться уступок хотя бы при помощи войны, придиралось к каждому случаю, чтобы выставить притязательные виды нашего правительства. Имея приказание употребить все меры к сохранению дружественных отношений, князь Меншиков принужден был действовать осторожно и осмотрительно.
