Вместе с тем, не считая возможным оставаться без запасов продовольствия, Краббе, 15 августа, оставил Шемаху и перешел на р. Персагат. Недостаток перевозочных средств заставил прежде всего озаботиться о перевозке больных, а старую одежду и заручную амуницию пришлось уничтожить.
Между тем пробравшийся в Кубинскую провинцию сын бывшего хана, считавший себя наследником, успел поднять большую часть населения и заставил Краббе занять Кубу. Через несколько дней возмутители, поддержанные прибывшими персиянами, окружили город, два раза пытались овладеть предместьем, но были отбиты. Тем не менее Краббе оказался запертым в Кубе, и деятельность его отряда была парализована. «Удивляюсь, – писал Ермолов князю Мадатову, – как залез в Кубу генерал Краббе? Неужели он не мог совладать со сволочью? Бесят меня подобные дерзости, которые, при малейшей распорядительности, случаться не должны».
С заключением в Кубе отряда генерал-майора Краббе персиянам представлялось широкое поле для действий. Все мусульманские провинции и даже Южный Дагестан были очищены от русских войск, и можно было ожидать, что персияне придут на помощь посланному ими в Казикумух бывшему хану Сурхаю. Отправляя последнего, Аббас-Мирза объявил его полномочным векилем всего Дагестана. Сурхай прежде всего явился в Табасарани и обратился с воззванием к даргинскому обществу (акушинцам), но население не только отказалось последовать совету бывшего хана Казикумухского, но и переслало его воззвание к главнокомандующему. Даргинцы просили шамхала Тарковского и преданного нам Аслан-хана Кюринского зорко следить за действиями Сурхая и, если можно, выгнать его из Табасарани. Поступок акушинцев, народа сильного и воинственного, обеспечивал вполне спокойствие Дагестана.
– Пока акушинский народ пребывает верным, – говорил Ермолов, – а в Казикумухе находится Аслан-хан, за спокойствие Дагестана можно поручиться.
«Уверен был, – писал главнокомандующий даргинцам
[891], – что общество не примет предложения (Сурхая), ибо люди благоразумные не променяют жизни счастливой и спокойной и уважения, которым ото всех пользуются, на лживые обещания каджаров, сопровождаемые обыкновенным их хвастовством обманчивым.
Я знаю, каким пакостным ругательством имя каджаров слывет в Дагестане, и обществу даргинскому смеет Абас-каджар давать повеления в безумном высокомерии своем: каджар сей назначает Сурхая, изменника, векилем всего Дагестана.
Знаменитый векиль сей собирает голых разбойников, для произведения грабежа и разбоев, и смеет думать, что храброе даргинское общество будет то же делать и ему повиноваться.
Вы скоро увидите, как побегут все мошенники, и Аббас-Мирза опять соберет друзей своих, его достойных. Нетрудно будет бежать и знаменитому векилю, который, из подлости и угождения Аббас -каджару, согласился перестать быть сюни (сунитом) и сделался шие (шиитом)».
Сурхай был действительно скоро разбит Аслан-ханом и принужден бежать в Согратло, где впоследствии и умер. Дагестан оставался спокойным во все продолжение войны с персиянами, что, конечно, было весьма важно для нас и давало возможность принять меры к успокоению мусульманских провинций, и в таком положении находились дела в Закавказье, когда, 29 августа, Паскевич приехал в Тифлис и тотчас же явился к Ермолову. Главнокомандующий объявил, что он очень рад как такому назначению, так и скорому прибытию, но на следующий день полицейский чиновник заявил Паскевичу, что Ермолов никого не принимает, а просит его к себе завтра. В назначенный час Паскевич отправился в дом главнокомандующего, и вот как он рассказывает свою встречу с Ермоловым.
«Меня пригласили в большую комнату-кабинет его, посредине которого стоял большой стол в виде стойки. На одной стороне за столом сидел генерал Ермолов в сюртуке без эполет, в линейной казачьей шапке. Напротив его – генералы и другие лица, которые обыкновенно собирались к нему для разговоров и суждений. Прихожу я, второе лицо по нем. Он говорит: «А, здравствуйте, Иван Федорович», – и никто не уступает мне места и даже нет для меня стула.
Полагая, что это делается с умыслом, для моего унижения, я взял в отдалении стул, принес его сам, поставил против Ермолова и сел. Смотрю на посетителей: одни в сюртуках, без шпаг, другие без эполет и, наконец, один молодой человек в венгерке. Все вновь входящие приветствуются одинаково со мною. «А, здравствуйте, Иван Кузьмич, как вы поживаете? Здравствуйте, Петр Иванович» и т. д. Все потом садятся, так что прапорщик не уступает места генералу. Приходит генерал Вельяминов, командующий войсками за Кавказом, и ему нет стула, и ему места никто не дает. И он от стыда сам принес стул и сел возле меня. Я спрашиваю его: кто это Иван Кузьмич? Это поручик такой-то. А этот в венгерке? Это прапорщик такой-то. Для меня это показалось очень странно».
После такого свидания с главнокомандующим Паскевич оставался в Тифлисе несколько дней без всякого дела и получил назначение уже тогда, когда князь Мадатов одержал, при Шамхоре, первую победу над персиянами.
Глава 27
Приготовления А.П. Ермолова к наступательным действиям. Формирование наступательного отряда князя Мадатова. Переход к наступлению. Победа, одержанная князем Мадатовым при Шамхоре. Занятие Елисаветполя. Назначение генерал-адъютанта Паскевича начальником действующих отрядов. Поставленная ему цель действий. Прибытие Паскевича в Елисаветполь. Мнение его о подчиненных ему войсках. Елисаветпольское сражение. Планы Ермолова и Паскевича о дальнейших действиях. Действия эриванского отряда. Бой у селения Мирака. Умиротворение Шамшадыльской и Казахской дистанций. Очищение от неприятеля провинций: Ширванской, Шекинской и Бакинской. Экспедиция Паскевича за реку Араке. Мнения Паскевича и Дибича о дальнейших действиях. Наступление зимы. Расположение войск на зимовых квартирах
Сосредоточивая войска для наступательных действий и имея в своем распоряжении ограниченные силы, Ермолов приучал полки к построению в две шеренги, как к строю, представляющему достаточную плотность против персидских войск. Главнокомандующий принял меры к формированию подвижных магазинов и к наполнению постоянных; в Тифлисе заготовлялись патроны; негодные лафеты и зарядные ящики заменялись новыми; горные орудия приноравливались к более удобной накладке на вьюки и проч.
В половине августа А.П. Ермолов усилил отряд, расположенный на р. Гассан-Су, и командование им поручил генерал-майору князю Мадатову. Первоначальное назначение этого отряда состояло в том, чтобы, ограничиваясь оборонительными действиями, прикрывать г. Тифлис со стороны Елисаветполя, наблюдать за Делижанским ущельем и удерживать жителей татарских дистанций от явного возмущения.
«Вы, любезный князь, – писал Ермолов Мадатову
[892], – употребите все силы, чтобы не допустить этой сволочи (персиян) подаваться вперед. Каджарам никогда еще не приходилось иметь дело со столь значительными соединенными силами. Ваше мужество и многолетние заслуги служат ручательством в том, что вы успеете внушить неприятелю тот ужас, какой должны вселять в него храбрые русские войска, под начальством опытного генерала».
