От нарядов не стало у нас быков, а в лесах не нашли мы более лесу для построения ароб (телег) и такой обиды не могли мы более вытерпеть; чем человеку морить своих жен и детей, скорее убьет прежде другого. Мы истинно знаем то, что государь император народа истребить не изволит (не желает). Повод дан вами; сойтись с вами нам более невозможно: мы рискнули и семействами, и собою. Вы давали нам за коду (2 пуда 10 фунт.) по 1 руб. 20 коп., а у кого из нас не было хлеба, брали в плату по 4 рубля за ту же коду.
Мы государю не изменили и не изменники; вы преступили повеление государя, и мы более не могли переносить несправедливости. Нам с вами сойтись невозможно, мы и так мертвы и должны умереть. Мы подали просьбу, а вы не довели оной до государя. Вы нас обманывали – и мы терпели; уже более невозможно. Ныне конец – и мы должны умереть».
Получив это письмо, маркиз Паулуччи в тот же день отвечал инсургентам
[25]:
«По приезде моем в деревню Хашми, доставлен был ко мне от вас ответ на мое объявление; видя из того причину, побудившую вас к настоящему мятежу, я нужным почитаю сказать вам:
Кахетинский народ! Вам самим известно, что объясненные вами жалобы при главнокомандовании моем приносимы от вас не были, так равно и просьб, вами поданных, я не получал, по которым я бы не оставил тотчас сделать строгое исследование и доставить вам должную справедливость, но как все сие происходило прежде, до моего командования, и вами мне не было объявлено, то я и не мог быть о том известен, а потому и ныне отправляю к вам с сим преосвященного Ниноцминдели, духовника моего патера Онуфрия и майора князя Соломона Авалова, как доверенных от меня, объявить вам последнее мое слово, дабы вы, опомнясь, оставили предпринятые вами намерения и разошлись по вашим домам. Тогда вы можете все ваши жалобы и просьбы мне представить, и я не оставлю оказать вам всю справедливость и сделать все возможное облегчение. Но если вы и за сим не послушаетесь сего моего обвещения, то буду вас трактовать как изменников».
25 февраля посланные с этим обещанием отправились к инсургентам, укрывавшимся в лесах по дороге к Телаву, близ монастыря Самеба. Обещая дать ответ через два часа, коноводы вооруженной толпы не дали его до ночи. Тогда, на рассвете 26-го числа, маркиз Паулуччи, не обращая внимания ни на густоту леса, ни на то, что противник засел в крепких ущельях, решился атаковать с наличными силами, состоявшими всего из 600 человек пехоты при двух орудиях. Командовавший авангардом полковник Тихоновский двинулся против неприятеля, имея у себя две роты Херсонского полка, роту 9-го егерского и 35 казаков. Вооруженная толпа была разогнана, и некоторые, более виновные, из числа взятых в плен, по приказанию главнокомандующего, повешены. Войска перешли в деревню Патерз-аул, куда прибыл из Сагореджо архимандрит Елевтерий, отправленный для переговоров с инсургентами. Неудовлетворительный ответ, им привезенный, заставил главнокомандующего перейти с войсками в Сагореджо
[26].
Сагореджинцы явились с покорностью и просили пощады. Селения Сагореджи, Какабети, Манава и другие были приведены к присяге; почти весь Сигнахский уезд успокоился, и жители возвратились в свои дома.
27 февраля главнокомандующий перешел в селение Какабети, где присоединился к нему полковник Степанов, выступивший с отрядом из Караагача. Отряд этот состоял из сборных команд и образовался при следующих условиях: при первом известии о восстании в Кахетии была отправлена из Пховели в Телаву рота 9-го егерского полка. На пути следования в селение Вакиры и Анаги рота была окружена значительною толпою неприятеля и, не будучи в состоянии пробиться к Телаву, принуждена была отступить к Караагачу, куда прибыла и штаб-квартира Кабардинского полка из Бодбисхеви. 12 февраля прибыл также в Караагач и майор князь Орбелиани, с двумя ротами Кабардинского полка и с одним орудием. Войска эти имели крайний недостаток в продовольствии. В течение двенадцати дней, с 11 по 23 февраля, они питались одним ячменем, заготовленным для лошадей Нижегородского драгунского полка.
В таком критическом положении полковник Степанов, принявший начальство над всеми собравшимися в Караагаче, как только узнал о прибытии маркиза Паулуччи в Ханши, тотчас же двинулся на соединение с главнокомандующим. Последний предписал Степанову остановиться в Сагореджо и наблюдать за общественным спокойствием, а сам двинулся к селению Велисцихе. У селения Чумлаки маркиз Паулуччи встретил, 1 марта, мятежников, бывших под предводительством царевича Григория. Рассеяв толпу, главнокомандующий объявил жителям соседних деревень, что если кем-нибудь будет сделан хотя один выстрел по русским войскам, то деревня будет предаваема огню. Вместе с тем он потребовал выдачи царевича Григория, скрывшегося у анцугских лезгин.
6 марта Григорий был представлен главнокомандующему анцугским старшиною Али-ханом
[27], отвезен в Тифлис, помещен в нижнем этаже дома главнокомандующего, а впоследствии отправлен в Россию. «Сей царевич, – доносил маркиз Паулуччи
[28], – весьма важен не по личным своим достоинствам, коими, к счастью, не одарен от природы, но по уважению, каковое народ здешнего края имеет к его происхождению…
Опытом же народного легковерия и той истины, что необходимо нужно для спокойствия здешнего края удалить отсель все то, что только носит на себе имя происхождения от бывшего грузинского царственного дома, может служить то, что сей царевич, не имеющий никаких особенных достоинств, оставленный без внимания моими предместниками и даже у самих грузин до сего случая мало имевший уважения, вдруг, при открывшейся революции, начал играть между ними важную роль и, по ослеплению народа, которое, однако же, обнаруживает их всегдашнюю привязанность к прежнему царскому правлению, был с радостью принят мятежниками, провозглашен царем Грузии и предводительствовал толпами бунтовщиков».
Предводительство это хотя и было безуспешно, но с покорностью Григория беспорядки в Грузии не были еще прекращены, и главнокомандующий принужден был спешить к Телаву, осажденному огромною толпою инсургентов.
В самом начале волнений толпа вооруженных окружила Телав и 9 февраля потребовала от русских властей, чтобы они оставили город.
«Господа телавский комендант и исправник! – писали инсургенты
[29]. – Клянемся вам Богом, святым крестом и Евангелием, мы все, здесь собравшиеся, что если последуете сему нашему совету и мирно выйдете, то как против нашего брата и отца не согрешим, так и вам ничем не повредим и против вас не согрешим. Где только были войска: в Кизике (Сигнахе), на Арагвах, в Сагореджо по сю сторону Куры, в целой Кахетии, также в Карталинии, везде их истребили и нигде уже нет русских, и где таким образом покорились, то благополучно освободились. Клятвою вас уверяем, что по выходе получите мир, и если сему совету не последуете, то, исполнивши долг свой, отныне мы ничего не пришлем вам сказать. Ведь вы видите, эти войска все против вас собрались; верьте, у вас помощи уже никакой нет, – не умирайте!»
