Поступки подчиненных, конечно, не всегда могут быть относимы на счет начальников, но весьма часто дают понятие о намерении их, ибо подчиненным всегда выгодно угадать волю начальников».
Передав это письмо Аскер-хану и отпустив посланных, Ермолов торопился отъездом, опасаясь быть удержанным еще какими-нибудь требованиями. 22 сентября он получил известие о кончине генерал-майора Кутузова, а 24-го числа прибыл в Нахичевань. Отсюда Алексей Петрович отправил донесение императору о результатах своего посольства.
«Бог, споспешествующий благим намерениям вашего императорского величества, – писал Ермолов
[367], – допустил меня быть исполнителем точной воли вашей. Возложенные на меня поручения в Персии я окончил благополучно. Настояния о возвращении приобретенных нами областей были повторены с твердостью. С таковою же отказал я оные, и границы наши не потерпели ни малейшего изменения. Дружба не весьма была чистосердечна, но получила наилучшее основание, и, по-видимому, надеяться можно на продолжение оной. Иноземцы не в полном блеске изображали здесь славу вашего императорского величества и могущество России, но смею уверить, что ныне воздается им достойное почтение».
10 октября Ермолов возвратился в Тифлис, с уважением к персидскому народу и с удивлением к беспорядкам, существующим в административном управлении. По его словам, в Персии не было определенного образа правления: в руках шаха была власть беспредельная, более или менее отягощающая подданных, смотря по личным свойствам царствующего. Господствующею страстью Фетх-Али-шаха была скупость и жажда к собиранию сокровищ. Чтобы приобрести деньги или драгоценные вещи, шах не стеснялся в выборе средств и всякую меру считал законною. Присылая своим приближенным дичь, будто бы им самим застреленную, он назначал, сколько следует заплатить принесшему, и потом отбирал от последнего эти деньги. Такую же точно дань собирал шах и со всех жен, желавших получить с ним свидание, и этот сбор, по свидетельству Ермолова, составлял довольно значительную часть доходов повелителя Ирана. Будучи в Исхафане, Фетх-Али призвал к себе Хашим-хана и объявил ему, что прикажет выколоть глаза. Хан предложил 10 000 туманов за сохранение зрения, но шах обиделся, что ему была предложена столь малая сумма, и приказал ослепить своего подданного, но потом опомнился и, сожалея о потерянной сумме, приказал бить по пятам слепого Хашима до тех пор, пока он не внесет суммы в 10 000 туманов. Грабительство в Персии было обращено в систему и составляло принадлежность каждого лица, пользовавшегося хотя малейшею властью. Без денег и подарков ни милости шаха, ни покровительства сильных, ни даже уважения равных приобрести было невозможно. «Деньги доставляют почести и преимущества, – писал Ермолов
[368], – коих персияне ненасытимы; деньги разрешают преступления, с которыми персияне неразлучны».
Вся Персия разделена была на части, вверенные управлению сыновей шаха, из коих второй, Аббас-Мирза, при содействии англичан, деятельно трудился над преобразованием войск. Он формировал регулярные полки; организовал прекрасную артиллерию, число которой ежедневно увеличивалось. В Персии были основаны хорошие литейный и оружейный заводы и строились крепости по образцу европейских, чего прежде не бывало. Стесненный скупостью отца, но удаленный от всякой роскоши, Аббас-Мирза употреблял собственные деньги на улучшение и усиление своих боевых средств. В половине 1817 г. Персия имела до 30 регулярных батальонов тысячного состава и до 100 полевых орудий. Формирование новых войск продолжалось беспрерывно, и рекрутские наборы производились даже из кочующих народов. Как последние, так и сами персияне были умеренны в пище, терпеливо переносили труды и были подвижны – качества весьма удобные для образования из них прекрасных воинов.
«Если, – доносил Ермолов, – продолжительно будет царствование теперешнего наследника и ежели последует и одно ему подобное, то соседи не без труда бороться будут с Персиею, и дух завоеваний, который теперь смиряют беспорядок и недостатки, получит полную силу, когда в руки Аббас-Мирзы перейдут и власть неограниченная, и сокровища богатейшие.
Предвижу, что ограждение пределов наших потребует гораздо больших средств и понудит к издержкам, не мало отяготительным. Теперь, государь, совершенно полезны мир и доброе согласие с Персиею, но первая война, к которой воззовет нас необходимость, должна нам дать границу по Араксу. Сей есть единственный способ избежать впоследствии величайших неудобств».
В будущем боевые средства Персии могли еще обратить на себя внимание соседей, но в эпоху пребывания Ермолова страна эта нуждалась в спокойствии, и главнокомандующий был убежден, что пройдут многие годы, прежде чем Персия будет в состоянии помышлять о возвращении потерянных провинций.
Глава 13
Состояние обороны Кавказской линии. Перенесение линии с Терека на р. Сунжу. Заложение крепости Грозной. Положение дел в Дагестане и Каракайтаге. Волнение горцев. Прокламации Ермолова. Занятие нашими войсками г. Башлы. Бой в улицах с горцами города. Последствия этого сражения
Возвратившись из Персии и считая себя вполне обеспеченным на несколько лет от внешней войны с этою державою, Ермолов тотчас же приступил к внутренним преобразованиям и прежде всего обратил внимание на защиту жителей Кавказской линии от грабежей горцев. Существовавшие для этой цели крепости и укрепленные посты, расположенные по р. Кубани, не удовлетворяли своему назначению.
Так, обширная Усть-Лабинская крепость была в плохом состоянии и не имела ни одного каменного здания; Кавказская крепость была в развалинах, Прочный Окоп — также, а укрепление Св. Николая было построено так, что во время разлития Кубани вода наполняла все укрепление и через окна входила в помещение солдат. Смертность гарнизона была ужасная, и Ермолов приказал уничтожить это укрепление. Наконец, Темнолесская крепость была расположена на таком месте, где ничего не защищала и куда не мог прийти неприятель по местоположению почти неприступному; в крепости не было никаких запасов, да и доставление их было весьма затруднительно, по непроходимости дорог.
Неудовлетворительное состояние кубанских крепостей и открытое всюду местоположение, неудобное для защиты богатейших селений, расположенных на крайней черте границы, заставляло кавказское начальство, для охранения их, прибегать к единственному средству защиты – к содержанию непрерывного кордона, развлекающего и бесполезно утомляющего войска. Если кордонная линия и удовлетворяла отчасти своему назначению, то это потому, что между кубанскими племенами не существовало единства в действиях, а соседние с ними кабардинцы были опустошены и обессилены так называемою «моровою язвою».
Совсем другое было на левом фланге Кавказской линии. Против этого фланга жили чеченцы и дагестанцы, народы дерзкие и воинственные, помогавшие друг другу из боязни подпасть под власть России и лишиться свободы. Подвигаясь влево (на восток), ближе к линии, жили аксаевцы, андреевцы и костюковцы.
