Обращает на себя внимание разработанная и предложенная автором книги периодизация, которая наряду с классификацией различного рода партий, организаций, группировок помогает и самому автору, и нам, читателям, лучше систематизировать огромный массив информации по предмету исследования.
Посоветую всем интересующимся Востоком, а не только специалистам прочитать эту увлекательнейшую книгу.
Академик Российской академии наук Виталий Наумкин
Введение. Эпитафия о Сирии
За 40 лет до написания этой книги я провел 1977/1978 учебный год в Сирии в качестве стажера, изучая арабский язык во Французском институте арабистики Дамаска. Для будущих арабистов обучение там, подобно заклинанию «Сезам, откройся!», открывало доступ в пещеру, хранящую секреты грамматики и фонетики так влекущего нас Востока. За редчайшим исключением, в тот период ни одна карьера не могла начаться без предварительного пребывания в «аш-Шаме», как мы называли его между собой. Это традиционное арабское обозначение как самого Восточного Средиземноморья (Леванта), так и его древней столицы. В принятой у мусульман ориентации по сторонам света, если смотреть на Мекку с запада, аш-Шам будет по левую, или северную, сторону, а Йемен, соответственно, по правую, или южную сторону.
Ни я, ни мои однокашники не могли и представить тогда, что сорок лет спустя тот же аш-Шам станет боевым кличем джихадистов из неблагополучных французских пригородов, стремящихся влиться в ряды «Исламского государства» (ИГ, известного также как ИГИЛ или ДАИШ), чтобы уничтожать «безбожников» его именем. Первоначально они концентрировались на алавитах, этом загадочном ответвлении ислама, к которому принадлежал тогдашний президент Сирии Хафез Асад (его сыну Башару было во время моей сирийской стажировки 12 лет). Впрочем, это была лишь прелюдия к тем временам, когда французские джихадисты по возвращении на родину начали убивать собственных «неверных» соотечественников, как это было 13 ноября 2015 года в ночном клубе «Батаклан» и у «Стад де Франс». И в самых страшных кошмарах мне не могло присниться, что меня самого, как квалифицированного арабиста, в июне 2016 года приговорят к смерти. Приговор вынес франко-алжирский игиловец, родившийся во французском Роане и вставший на путь террора в алжирском Оране. Затем он перебрался в сирийский город Ракка, где находилась столица самопровозглашенного «халифата» Исламского государства. Один из приспешников джихадиста, франко-марокканец, убивший полицейского и его жену во французском городе Маньянвиль, что в департаменте Ивелин, озвучил мой смертный приговор на Facebook.live. До сих пор поверить не могу, но это вынудило меня жить под охраной полиции не просто в Париже, а в самом центре Латинского квартала.
Но тогда, в конце семидесятых, интернета еще не существовало ни в нашей жизни, ни даже в нашем воображении. Мы изучали государства и их границы, вычерченные жирными черными линиями, по обычному «двухмерному» атласу мира. Он напоминал карту Римской империи, висевшую над доской в кабинете классической филологии моего коллежа в 1974 году. Именно эта карта пробудила во мне мечту о Востоке, и уже следующим летом я сел в Венеции на корабль и отправился по маршруту Стамбул – Левант – Египет, в стремлении воочию открыть для себя то, что я видел только на карте. Кто мог тогда предвидеть тот переворот, который произведут в умах и мировоззрении жителей планеты цифровое пространство и социальные сети? Да и, если на то пошло, кто мог предугадать всеобщее помутнение сознания, параллельно которому расстояния и временные границы стирались, а географические и исторические ориентиры размывались до такой степени, что мы окончательно потеряем почву под ногами сорок лет спустя?
Хотя в самом Дамаске в конце семидесятых было еще спокойно, соседний Ливан уже погружался в хаос. В гражданской войне, со всеми присущими ей зверствами и жестокостью, расколовшей страну по политико-конфессиональному признаку, схлестнулись «прогрессивные исламисты» и «правохристиане». Этими гибридными терминами обозначались стороны конфликта, связанного с присутствием в Ливане вооруженных палестинских беженцев. В ходе этого конфликта в основном прозападно настроенные марониты, переживавшие демографический кризис, боролись за власть с суннитами, склонявшимися к социалистическому лагерю, откуда и происходит их определение как «прогрессистов», кажущееся сегодня до абсурда неуместным. Очень немногие наблюдатели улавливали тогда смысл игры нефтяных монархий Аравийского полуострова и саудовских ваххабитов, баснословно обогатившихся после Октябрьской войны 1973 года, благодаря головокружительному взлету цен на нефть. Свалившееся с неба богатство позволило им занять ведущие роли в бурной реисламизации региона с целью уничтожить космополитический дух Леванта моей молодости. Точно так же никто не мог предвидеть тогда, как всколыхнет массы Иранская революция. Она превратила доселе маргинализованных шиитов, которых радикализовала исламистская идеология, в ведущую политическую силу в Ливане, и не только там. Именно шииты стали доминировать отныне на обширной территории, протянувшейся полумесяцем через Сирию и Ирак до Персии.
В Институте Дамаска мы были зачарованы этой левантийской цивилизацией, будившей нашу фантазию. Откровенно говоря, читали мы мало и были лишь поверхностно знакомы с трудами таких наших полузабытых предшественников, как Вольней и Шатобриан, посещавших Восток. Мы в большинстве своем исповедовали примитивное левачество, идеологию, доминировавшую в студенческой среде в десятилетие, последовавшее за событиями Мая 1968 года. Но все же за эти десять лет она лишилась изначального догматизма, и мы остались с некой неопределенной доксой, бессистемным мировоззрением, построенным на наборе аксиом, на которых лежала печать антиимпериализма и антисионизма. И пока они не потеряли для нас смысл, наши симпатии априори оставались на стороне Сирии Хафеза Асада, находившейся на острие сопротивления Израилю.
Разочарование не заставило себя долго ждать. Я обожал сирийские пейзажи, напоминавшие деревню к северу от Ниццы, где в детстве я проводил каникулы. Они также будили в моей памяти эпическую поэму «Одиссея», которую я только что прочел на подготовительных курсах по античной литературе и истории. Впрочем, эти романтические размышления о прошлом не могли скрыть от меня жестокость режима и насилие в обществе, которые я мог наблюдать воочию. (Риад Саттуф, родившийся в том же 1978 году, прекрасно передал мои собственные наблюдения и переживания в автобиографических комиксах «Араб будущего», вышедших в 2014 году.) Мы с моими однокашниками, привыкшие к вольнице Латинского квартала, научились понижать голос в общественных местах и подозревать всех и каждого, живя в условиях «левой» диктатуры. Мы избегали разговоров о тех, кто сгинул в тюрьмах, и общения с их близкими. При таких вот обстоятельствах я познакомился во Французском институте Дамаска с ученым Мишелем Сёра, который был на 8 лет меня старше (он родился в 1947 году). Это была настоящая жизненная удача. Превосходный арабист и социолог, ученик профессора Алена Турена, он сделал темой своей научной работы сирийский режим. Впоследствии, поселившись в Ливане с женой и дочками, он заплатит за свои исследования жизнью. 22 мая 1985 года он был взят в заложники в аэропорту Бейрута загадочной «Организацией исламского джихада», связанной с Тегераном и Дамаском, и погиб в заточении в 1986 году, оклеветанный убийцами, как «шпион под видом ученого».
