Отныне джихад должен был вписываться в долгосрочную перпективу исламской эсхатологии, нашедшую отражение в термине «двойной газават» («аль-газватейн аль-мубаракатейн»), используемый «аль-Каидой» для обозначения этой операции во всех последующих заявлениях организации. Это определение взывало к вневременному коллективному сознанию мусульман, в котором «газаваты» являлись символом воинской доблести «всадников под знаменем Пророка». Оно отсылало к самым истокам ислама, когда Пророк громил державы, войска которых хоть и обладали значительным численным перевесом, но были скованы неэффективным командованием. В этом же коллективном сознании Нью-Йорк и Вашингтон ждала судьба Константинополя: американская империя неизбежно падет под ударами джихада, как и ее византийская предшественница в 1453 году, пусть даже на это уйдут столетия. С обращением к этому телеологическому метанарративу, как мы видели, вполне увязывается отождествление СССР, рухнувшего после вывода Советской армии из Афганистана в феврале 1989 года (и разрушения Берлинской стены чуть позже), с государством Сасанидов, разгромленным в 636 году в битве при Кадисии.
Джихадизм стремился утвердиться тем самым в качестве такого же ключевого актора системы международных отношений, каким был ислам седьмого века. Добиться этого можно было, возродив завоевательную миссию этой религии, подзабытую за четырнадцать столетий упадка и компромиссов. И джихадисты проецировали эту священную историю на вызовы современности, замещая конфронтацию НАТО и стран Варшавского договора (исчезнувшего вместе с СССР) этим новым противостоянием «аль-Каиды» безбожию «сионистов-крестоносцев». Более того, они утверждали эту борьбу в качестве нового организационного принципа современного миропорядка, по-своему интерпретируя «Столкновение цивилизаций» Сэмюэля Хангтингтона. Это стремление увязать фатализм исламской телеологии с окончанием холодной войны, как мы видели ранее, в конечном итоге нашло для джихадистов подтверждение в нумерологии, заставлявшей их искать проявление божественного промысла в той или иной дате. В данном случае дата падения Берлинской стены (09.11.1989), символизирующая крах коммунистической системы, зеркально отражает дату «двойного газавата» (11.09.2001), возвещающего приход нового мусульманского порядка. Эти два события имели место на стыке христианских тысячелетий и должны были предвосхищать перевод летоисчисления всего мира на календарь хиджры. И, наконец, выбор национальной принадлежности 19 смертников, 15 из которых были подданными ваххабитского королевства. Это был осознанный выбор, призванный напомнить о цели джихадистской эпопеи, распространенной усилиями Бен Ладена на всю планету: одновременная борьба и против святотатственного Дома Саудов, который 7 августа 1990 года осквернил «землю двух святынь» приглашением на нее американских войск, и против самого осквернителя в лице США. Генеральную репетицию 11 сентября устроили взрывами американских посольств в Кении и Танзании 7 августа 1998 года, на восьмую годовщину того дня, когда король Фахд обратился к американцам с просьбой о защите от армии Саддама Хусейна – первое совпадение дат, в котором усматривался знак божественного провидения.
Стратегия конфликта, впервые представленная 11 сентября, опиралась на три взаимосвязанных элемента. Прежде всего, асимметрия. Стандартные приемы ведения вооруженной борьбы между государствами отвергаются, а терроризм превращается из орудия протеста в настоящее орудие мировой войны. Здесь по обе стороны линии фронта гражданские лица: четыре угнанных пассажирских авиалайнера, тысячи жертв тому пример. Далее, театрализация действа, призванная обеспечить максимальный резонанс в СМИ, довести до предела шоковое состояние противников и энтузиазм сторонников во всем мире. Весьма показательный пример такого воздействия СМИ всплыл во Франции во время судебных слушаний по «делу братьев Мера», состоявшихся в октябре 2017 года. Абделькадер и Мохаммед Мера, тогда еще обычные мелкие уголовники, жили в одном из не отличавшихся фешенебельностью пригородов Тулузы. На следующий день, после того как они сутки напролет зачарованно следили в прямом эфире за атаками на Нью-Йорк и Вашингтон, братья вышли на улицу, скандируя «Да здравствует Бен Ладен!». Постепенно их засосал салафитский джихадизм, который привел Мохаммеда в марте 2012 года к убийству мусульман-«отступников» в погонах и евреев. События 11 сентября как будто были взяты из сценария голливудского фильма-катастрофы. Он срежиссирован с гигантским размахом и насыщен спецэффектами, и классические приемы кассового боевика подавались таким образом, чтобы затронуть струны души самой широкой аудитории. Сенсационные кадры просто просились в экстренные выпуски новостей, причем в этом реалити-шоу реальность происходящего завораживала даже сильнее, чем само шоу. Трансляция его на весь мир стала возможной благодаря широкому распространению с середины предыдущего десятилетия спутниковых каналов, в первую очередь «аль-Джазиры». Этот катарский канал больше, чем любой другой, будет способствовать раскрутке той видеопродукции, которую начала поставлять «аль-Каида». Этот последний элемент, сочетание терроризма как акта военных действий с его театрализацией средствами массовой информации, носил сознательно провокационный характер. Смысл был в том, чтобы заставить Запад направить свои войска в Афганистан, а после того, как они увязнут в этой ловушке, разгромить их, как это сделали двенадцатью годами ранее с советскими войсками. Бен Ладен и его окружение рассчитывали, разумеется, не на то, что атаки террористов-камикадзе 11 сентября сами по себе уничтожат США, а на то, что они запустят процесс, который в конечном итоге сломит Запад.
В своем манифесте «Всадники под знаменем Пророка» аз-Завахири посвятил несколько абзацев собственно медийному полю битвы. И хотя он ни разу не упоминает мастерство, проявленное в этой области Исламской республикой Иран – шиитским конкурентом в борьбе за гегемонию в исламистском движении, – влияние ее методов очевидно. Суннитские джихадисты лишились заслуженных лавров победителей, когда вывод советских войск из Афганистана затмила сознательно выпущенная днем ранее, 14 февраля 1989 года, фетва Хомейни, выносившая смертный приговор Рушди. «Аль-Каида» явно взяла на вооружение эти приемы при подготовке к операции 11 сентября. Театрализация теракта, его адаптация к формату новостных СМИ и шоу-бизнеса были необходимыми условиями его тиражируемости, а значит, и эффективности. Но в конечном итоге, эта вера в мобилизационный потенциал такого рода трансляций в первые годы XXI века, то есть еще до эры социальных сетей, остававшихся доступными только телеаудитории, вскоре покажет свою несостоятельность в новых условиях и будет способствовать устареванию модели «аль-Каиды».
Зеркальное отражение джихадизма: «неоконы» и «война против терроризма»
11 сентября пришлось на первый год президентства Джорджа Буша-младшего, окружившего себя советниками, многие из которых разделяли «неоконсервативную» идеологию. Этим «неоконам» (устоявшееся в литературе определение неоконсерваторов. – Прим. пер.) предстояло искать ответ на провокацию «аль-Каиды». Они, как и джихадисты, укрепили свои позиции победой над СССР в 1989 году. «Неоконы» со своей стороны относили эту победу на счет «твердого курса», который они отстаивали в дебатах со всеми теми, кто стремился к мирному сосуществованию с Москвой. В их распоряжении так же, как и у их оппонентов-исламистов, имелся телеологический нарратив. Только в их случае это была концепция Конца истории, изложенная в одноименной книге Фрэнсиса Фукуямы, вышедшей в 1992 году. Фукуяма доказывал, что западная либеральная демократия представляет собой неизбежный итог эволюции человечества в его гегелевском понимании. Его теория нашла применение, прежде всего, в бывших «народных демократиях» Центральной и Восточной Европы. Освободившись после падения Берлинской стены, они тут же взяли на вооружение либерализм, и большинство из них вступило в Европейский Союз. «Неоконы» полагали, что этот исторический опыт может быть распространен по всему миру, в том числе мусульманскому; все, что им нужно, – располагать средствами, необходимыми для «содействия» проведению соответствующих изменений. Вышедшее спустя четыре года «Столкновение цивилизаций» Хантингтона, на первый взгляд, отстаивает позиции, противоположные концепции Фукуямы. Хантингтон подчеркивал специфику цивилизаций, враждебных Западу, образцом для которых является ислам (а за ним конфуцианство). Неоконсерваторы свели воедино обе теории, делая упор при этом на военно-политическое вмешательство, которое, как они полагали, заложит основу для преобразования мусульманского мира, что приведет его в конечном итоге к демократии западного типа.
