Такой ход событий привел к обострению противоречий между суннитами и шиитами на Ближнем и Среднем Востоке. Восстания в Бахрейне, Сирии и Йемене, по сути, оказались в заложниках борьбы Ирана и арабских нефтяных монархий, которые придерживались диаметрально противоположных взглядов относительно гегемонии на рынке нефти и будущего Леванта. Лидеры стран Аравийского полуострова с самого начала воспринимали бахрейнское восстание как противостояние между преимущественно шиитским населением и правящей суннитской династией. Военная интервенция Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива – тогда еще, до разрыва Катара с другими членами этой организации в 2017 году, сохранявшего внешнее единство, – положила конец восстанию 14 марта 2011 года.
В Сирии, напротив, режим президента Башара Асада, опиравшегося на алавитское меньшинство, поначалу поддерживался Тегераном и его агентами влияния. Успешной борьбе режима с восстанием, начавшимся в конце марта 2011 года, способствовала и помощь Москвы. Противостояли Асаду по ходу восстания силы, в среде которых суннитская, а затем исламистская и джихадистская составляющие постепенно оттеснили на второй план первоначальный общий протест. Стратегия Ирана и России, направленная на задействование наземных сил зимой 2017–2018 годов, сыграла решающую роль в подавлении мятежников. Энтузиазм Запада, первоначально наряду с нефтяными монархиями их поддержавшего, сошел на нет, когда имидж борцов с режимом начали примерять на себя игиловцы. Схожим образом в Йемене племенные и региональные интересы перемешались в революционной горячке, вылившейся в межконфессиональный раскол, усугублявшийся «аль-Каидой» с одной стороны, и хуситами – с другой.
Углубление этой линии разлома между двумя основными ветвями ислама благоприятствовало процессу «салафизации» суннитского лагеря. Последователи этого учения также подводили теоретическое обоснование под разрыв с шиитскими «еретиками» (равафид), выступая за окончательное решение шиитского вопроса путем джихада. Впервые эта теория была опробована на практике на иракской земле. Американская оккупация Ирака в 2003–2011 годах привела к парадоксальному явлению – приходу к власти в Багдаде партий шиитов, клиентов Тегерана, заклятого врага Вашингтона. Эта идеологическая враждебность теперь воплотилась в массовые убийства шиитов по наущению Абу Мусаба аз-Заркауи. Затем она распространилась на территорию Сирии, где и алавиты клеймились как «еретики». Попытка увязать джихад с восстанием против режима Асада под лозунгом «суннизм превыше всего», оформилась, в конечном итоге, 29 июня 2014 года провозглашением «халифата» Исламского государства во главе с Абу Бакром аль-Багдади.
После того, как эти линии фронта получили зримые очертания, деятели международного джихадизма затеяли новое предприятие. На пространстве от Северной Африки до европейских «исламских пригородов» шла мобилизация активистов, готовых сражаться плечом к плечу, чтобы защищать притесняемых мусульман от новоиспеченного врага. Теперь сражаться предстояло не с привычными угрозами – колониальным, а затем империалистическим «крестоносным» Западом или еврейским и сионистским государством Израиль. На смену им пришли еретики внутри ислама, о которых мало кто слышал. Еще меньше было тех, кто на пространстве от Каира до Марракеша и от Марселя до Моленбека с ними сталкивался. Это неожиданное назначение шиизма на роль врага номер один помогло укреплению салафитской идеологии. Оно также подвело прочные основания под притязания салафитов на то, что только их учение воплощает в себе чистую, беспримесную веру: лишь они решительно осуждали последователей имама Али. Буквальное, вырванное из контекста толкование исламских Священных писаний салафитами позволяло им относить к числу «плохих мусульман», например, суфийских мистиков. Их гробницы и мавзолеи начали систематически взрывать еще до того, как начались массовые убийства последователей суфизма.
Распространение салафизма и использование его как орудия джихада проявилось в том, что буквальное следование нормам шариата теперь относилось и к немусульманам. Их либо приговаривали к смерти как «неверных», либо обращали в рабство. Такова была судьба иракской общины езидов. С 2014 года женщин на захваченной ИГИЛ территории превращали в сексуальных рабынь, а мужчин предавали смерти. Такая же участь была уготована Европе, заклейменной современными салафитами как земля «неверных» (кафиров). В результате сотни человек стали жертвами невиданных доселе террористических актов.
Несколько тысяч молодых европейцев, как выходцев из числа мусульман-иммигрантов, так и неофитов, покинув неблагополучные городские окраины, направились в вожделенный Левант (аш-Шам), чтобы пройти там идеологическую и военную подготовку. Некоторые из них впоследствии вернулись домой, чтобы убивать своих же соотечественников в рамках «легитимного террора» – согласно джихадистской интерпретации исламских священных текстов. Один из главных руководителей этой разветвленной сети, гражданин Франции тунисского происхождения Бубакр ибн Хабиб Абдель Хаким, выросший в парижском квартале Бют-Шомон, в марте 2015 года опубликовал в англоязычном интернет-издании ИГИЛ «Дабик» следующее обращение:
«Сегодня я говорю своим братьям во Франции: не ищите конкретные цели, убивайте всех подряд! Все неверные там – это мишени! И я говорю кафирам: скоро по воле Аллаха вы узрите, как знамя с надписью “Ля иляха илля ллах” [«Нет иного Бога, кроме Аллаха» – слова, начертанные на знамени ИГИЛ. – Прим. авт.] реет над Елисейским дворцом. Исламское государство уже совсем близко… Нас разделяет лишь море.
И, иншаллах, мы будем продавать ваших женщин и детей на рынках Исламского государства!»
Менее чем за пять лет восторженные общечеловеческие демократические лозунги «арабской весны» и порожденной ею «революции 2.0» обернулись зловещим салафитским мракобесием, которое как нельзя лучше отражает это послание из Ракки. В конечном итоге, «халифат» ИГИЛ захлебнулся в собственном экстремизме и по итогам военной операции 2017 года был стерт с лица земли. Впрочем, одновременно он ослабил и расколол суннизм, глашатаем которого безосновательно себя провозгласил.
«Арабская весна» в контексте
Когда 17 декабря 2010 года уличный торговец фруктами и овощами Тарек Буазизи совершил акт самосожжения, его поступок можно было бы интерпретировать как проявление классической джихадистской тактики «мученических операций» начала XXI века. На деле же он скорее опровергал ее. Самопожертвование являлось наиболее ярким методом действий террористов, ускоряющим искоренение «неверия» через смерть террориста и его деморализованной жертвы. Буазизи, в отличие от элитных смертников – «ингимасси» джихада, не стремился убивать кого-либо, помимо себя. (В следующем месяце он скончался в больнице от полученных ожогов.) По свидетельствам очевидцев, его поведение напоминало скорее самосожжения буддийских монахов в 1960-е годы во время Вьетнамской войны. Это был не типичный для «аль-Каиды» теракт, а итог индивидуального жизненного пути, не поступок фанатика, продиктованный идеологией, а проявление социальной беспомощности, смешанное с чувством унижения от пощечины, полученной от женщины в форме. Насколько известно, у несчастного не было никаких партийных пристрастий, он не участвовал ни в каких политических или религиозных организациях.
