Именно на сирийско-иракском пространстве «арабские революции» превратились во внутримусульманские религиозные войны, в итоге вылившиеся в хаос. Первоначально демократические протесты затронули только Сирию. Ирак к тому времени уже глубоко увяз в межобщинной резне, развернувшейся в полную силу после вывода американских войск осенью 2011 года. Смута принимала религиозную окраску в Сирии постепенно: некие подростки написали на стене лозунг «Народ требует падения режима». Подавление демонстраций протеста против их ареста привело к человеческим жертвам. Ответным ходом стали поджоги местных отделений правящей партии Баас. Конфликт достиг апогея после окружения одной из мечетей десантниками и убийства молящихся в ее стенах. Демократические силы стремились преодолеть конфессионализм и моделировать свои действия по египетскому сценарию, где мусульмане и христиане действовали сообща, чтобы добиться ухода Мубарака. Сирийское сопротивление стремилось избавиться от Башара Асада тем же путем. Каждую пятницу оппозиционеры организовывали шествия под соответствующими лозунгами. Затем, с учащением случаев дезертирства военнослужащих-суннитов, с лета 2011 года начал формироваться костяк Свободной сирийской армии. Тем не менее конфессиональным разногласиям впоследствии удастся подорвать революционное единство.
Оплотом оппозиции, в подавляющем большинстве суннитской, были бедные городские и сельские районы, населенные последователями ведущей конфессии. Лоялисты, в свою очередь, группировались вокруг алавитского ядра и тех, кто был лично обязан режиму. Они концентрировались на средиземноморском побережье и в столице. С лета 2012 года, когда большая часть Алеппо была захвачена повстанцами, сирийское восстание пошло по сценарию регионального религиозного противостояния. С одной стороны, финансирование вооруженных группировок за счет нефтедолларов, притекавших с Аравийского полуострова, ускорило проникновение идеологии салафизма и джихадизма в их среду, поскольку спонсоры рассматривали их как боевой авангард в борьбе против распространения иранского влияния в Леванте. С другой стороны, Тегеран, вверяя Пасдаран и другим шиитским агентам влияния, в первую очередь ливанской «Хизбалле», защиту режима Асада, спасал его от казавшегося неминуемым краха. Впрочем, тем самым он вводил лидера Дамаска в круг стран «шиитского полумесяца», который пользовался решительной военной и дипломатической поддержкой России Владимира Путина.
Именно так суннитское восстание, охватившее западные провинции Ирака, слилось с восстанием в восточной Сирии, захлестнув всю долину Евфрата и затем распространившись до Алеппо и границы с Турцией. Оно направлялось «Исламским государством в Ираке» – организацией, идейно вдохновленной Абу Мусабом аз-Заркауи и получившей впоследствии название «Исламское государство Ирака и Леванта» (ИГИЛ, другой получивший распространение вариант – арабская аббревиатура названия организации – ДАИШ). В 2013 году под пятой ИГИЛ оказалась Ракка, в июне 2014 года – Мосул. За три года, прошедшие до момента отвоевания обоих этих городов осенью 2017 года, «Исламское государство» (или просто «Дауля», как называли его сторонники самопровозглашенного халифата) превратилось в чудовище, порожденное сном разума «арабской весны», в полную противоположность ее демократическим чаяниям. Оно явилось венцом стратегии джихада третьего поколения, изначально разработанной аз-Заркауи и ас-Сури. Это воплощение на земле Леванта исламистской «антиутопии», идеей-фикс которой было очищение общества посредством резни, наложилось на раскол по конфессиональному принципу и усугубило его. Творцы этого насилия координировали свои действия с террористами, терзавшими Европу в 2015–2017 годах. Не обойдена была вниманием и Северная Африка, поставлявшая значительные контингенты бойцов за дело ИГИЛ. В этом смысле «халифат» ИГИЛ представлял собой окуляр, через который мы могли наблюдать в естественных условиях за современным джихадизмом, как идеологией, сумевшей посеять катастрофический хаос на Ближнем Востоке и в Средиземноморье.
Чтобы в полной мере оценить его масштаб, мы далее проанализируем восемь лет, отделявшие рождение «арабской весны» от падения «халифата». Эта ретроспектива позволит рассмотреть последовательность событий в каждой из основных стран – участниц этих процессов. В качестве метода анализа различий в динамике процессов на пространстве от средиземноморского побережья до Персидского залива предлагается интерпретация событий в их хронологической последовательности.
Одновременно на этих страницах мы постараемся воссоздать картину распространения метастазов ширившегося джихадизма, губительность его последствий. В первую очередь, речь идет об углублении раскола между суннизмом и шиизмом. Именно он постепенно становится главной линией разлома, вдоль которой разбегаются трещины, разрушающие целостность региона. И эти конфликты оказывают долгосрочное воздействие на и без того хрупкие отношения региона с окружающим миром.
1. Восстания первого типа: от падения деспотов до общественных потрясений
Тунисская демократия: между социальным расколом и угрозой джихадизма
Тунис первым из стран «арабской весны» пережил свою «революцию». И только ему удалось реализовать первоначальные чаяния, сменив диктатуру либеральными институтами. Принятую в январе 2015 года конституцию приветствовали как «самую демократичную в арабском мире». Подобная исключительность объясняется прочными позициями сравнительно многочисленного среднего класса, обучавшегося по билингвальной арабо-французской системе в коллежах, оставшихся в наследство от бургибизма и времен французского протектората. Этот класс также почерпнул для себя многое из образовательной и административной реформ, проводившихся с XIX века. В то время Тунис располагал решительными государственными деятелями, знавшими, как, не выходя за рамки мусульманского и османского мира, создавать собственную идентичность и модернизировать ее. Свой вклад вносила и интеграция в общество таких групп населения, как янычары европейского происхождения, и пленники, которых тунисские пираты захватывали в открытом море или в ходе набегов на прибрежные районы. Переходя в ислам, они пополняли космополитичную элиту Туниса, которая до сих пор во многом состоит из их потомков.
Из шести стран, которых коснулась «арабская весна», Тунис в географическом плане был ближе других к Европе, и значительная доля его населения впоследствии оказалась более подготовленной к восприятию конкретных реалий демократического устройства общества. Почти одна десятая часть населения проживала за границей, преимущественно во Франции, и совершала регулярные поездки на родину и обратно. Этот мощный средний класс путем сложных компромиссов встал у руля во время переходного периода, начавшегося после падения диктатуры. Он обеспечил воссоздание социальных структур, долгое время находившихся на полуподпольном положении. Тунису повезло в том плане, что достоинства прошлого позволяли устранять пороки настоящего – хотя отсутствие настоящего единства страны все еще создавала серьезные трудности.
Восстание и послереволюционная реконструкция прошли в своем развитии ряд этапов. Подготовленные временным правительством выборы в Учредительное собрание в октябре 2011 года привели к победе исламистской партии «ан-Нахда» («Партия Возрождения»), создавшей коалицию с двумя светскими партиями, которую окрестили «тройка». Она столкнулась с социальным кризисом, противопоставившим богатые прибрежные регионы северо-востока страны нищим степным территориям юга и горным районам запада. Ей также пришлось иметь дело с ростом салафитского прозелитизма и джихадистского насилия, пользовавшихся этой географически детерминированной неравномерностью экономического развития. В связи с тем, что новые власти оказались не в состоянии справиться с этими проблемами, под давлением гражданского общества, профсоюзных и предпринимательских организаций, в январе 2014 года было сформировано так называемое «техническое правительство».
