Региональный раскол как социальная угроза
За исключением этого уязвимого места Туниса, в остальном демократизацию политической жизни можно было назвать образцовой. Гражданские свободы расширились, свобода совести была гарантирована Конституцией, брак между мусульманкой и немусульманином отныне узаконен. Однако в Собрании народных представителей (СНП) Туниса успешная работа по разрешению социальных конфликтов застопорилась. Рвению депутатов, заседавших во дворце Бардо, препятствовали внутренние разногласия и родовая спесь тех, кого в арабском мире называли «дети заимов» (потомки местных феодалов). Через два года после победы на выборах «Нидаа Тунис» партия девяностолетнего президента республики Беджи Каида Эс-Себси потеряла большинство в парламенте, уступив его партии «ан-Нахда». Скромные достижения правительства Хабиба Эссида вынудили главу государства выступить 2 июня 2016 года с инициативой по созданию Правительства национального единства. Смысл инициативы заключался в том, чтобы вернуть поддержку Всеобщей тунисской конфедерации труда (ВТКТ) и сформировать правительство, опирающееся на парламентское большинство, возможное только путем создания коалиции с бывшими конкурентами из «ан-Нахды». Однако достигнутый таким образом консенсус строился на компромиссах, препятствовавших проведению структурных реформ, необходимых для преодоления разрыва между «двумя Тунисами». Относительно благополучное северо-восточное побережье страны успешно участвовало в процессе глобализации, а южные и западные внутренние районы страны оставались на его обочине. Через их распахнутые настежь границы в страну проникала не только контрабанда, но и переносчики террористической заразы и коррупции.
Этот вопрос был всесторонне проанализирован в весьма информативном докладе такой авторитетной организации, как Международная кризисная группа («Заблокированный переход: коррупция и регионализм в Тунисе»), опубликованном в мае 2017 года. Указанная выше фундаментальная проблема представляла угрозу для демократизации в единственной стране, где продолжался этот процесс, запущенный «арабской весной» 2011 года. Одной из самых насущных задач, вставших перед новым премьер-министром, сорокалетним Юсефом Шахедом, который был приведен к присяге 27 августа 2016 года, являлось расширение круга кредитополучателей. К тому времени доступ к кредитам фактически застолбила за собой обходными путями родня смещенного президента Бен Али. Банки давали от ворот поворот начинающим предпринимателям из глубинки, что лишало их возможности вкладывать средства в развитие местного бизнеса. Им приходилось по-прежнему действовать в рамках теневой экономики, также подпитывавшей джихадизм.
Новая метла начала с выметания сора из собственной избы. Активная кампания по борьбе с коррупцией сопровождалась чистками правительственного аппарата, а с июля 2017 года и арестами влиятельных лоббистов, многие из которых благоденствовали при старом режиме. Эти дельцы зачастую стояли за прокатившимися по стране в январе 2018 года «стихийными» народными протестами против роста прожиточного минимума, заложенного в финансовые законопроекты правительства. Параллельно разрабатывались законы о декриминализации гомосексуализма и о гендерном равенстве в правах наследования (согласно шариату, доля женщины в наследстве не может превышать половины причитающегося мужчине). Но это обилие инициатив, направленных на строительство гражданского общества, касалось в основном среднего класса, в то время как судьба демократических процессов по-прежнему зависит от того, как скоро будет ликвидирована социальная пропасть, разделяющая «два Туниса».
Тем временем возвращение исламистов в коридоры власти вызвало недовольство Объединенных Арабских Эмиратов. Они чувствовали себя обманутыми, учитывая, что ранее поддержали избирательную кампанию «Нидаа Тунис», стремясь устранить с политической арены «ан-Нахду», настоящее бельмо на глазу ОАЭ. Эта партия, при всей ее нынешней широковещательной «умеренности», оставалась частью интернационала «Братьев-мусульман», которым покровительствовал Катар, главный соперник и сосед Эмиратов. В качестве ответной меры дубайская авиакомпания Emirates в декабре 2017 года запретила тунискам летать ее рейсами. Предлог: авиакомпанию якобы предупредили о том, что некие джихадистки-смертницы готовят теракт на борту одного из ее самолетов. Как и другие страны средиземноморского побережья Африки, пережившие «арабскую весну», Тунис, таким образом, оказался заложником сил, боровшихся за то, кто будет определять будущее суннизма. (Египет и Ливия продемонстрируют, насколько высоки были ставки в этой острой борьбе.) В случае с Тунисом многочисленные минусы этого конфликта компенсировались близостью страны к Европе. Здесь парадоксальным образом устойчивый многочисленный средний класс – вполне секуляризованный, владевший наряду с родным и французским языком, приверженный европейским демократическим ценностям, – мог прививать эти ценности мелкой буржуазии, представители которой были набожны, чаще говорили только по-арабски, составляли электоральную базу партии «ан-Нахда» и обеспечивали ей своими голосами успех на выборах.
В ходе беседы, которая состоялась у меня 2 февраля 2018 года с Рашидом аль-Ганнуши, шейх неоднократно подчеркивал, что хочет осуществлять властные полномочия в условиях согласия (тавафук), а не прямой конфронтации с конкурентами в лице «Нидаа Тунис». Его вполне устраивала пропорциональная избирательная система (в том виде, в каком ее ввела в Тунисе Верховная комиссия по достижению целей революции в 2011 году), благоприятствующая формированию коалиционных правительств. Исламистская партия зашла так далеко, что выдвинула еврея в мае 2018 года на муниципальные выборы в родном городе Бургибы Монастире (где у такого кандидата практически не было шансов на успех). Данную инициативу можно трактовать по-разному, но прецедентов в арабском мире она точно не имела. Безжалостные репрессии, обрушившиеся на египетских «Братьев-мусульман» в июле 2013 года, которые будут проанализированы далее, убедили их североафриканских подражателей в том, что стратегия добровольно-принудительной исламизации общества – политическое самоубийство. На тех выборах список «ан-Нахды» занял первое место, но, как и говорил мне ранее лидер партии, важнее всего для нее было добиться консенсуса. «Ан-Нахда» даже поддержала главу правительства Юсефа Шахеда в его борьбе с собственными однопартийцами, тем самым гарантировав ему парламентским большинством, что он останется во Дворце правительства.
В 2017 году американский профессор иорданского происхождения Сафван Масри опубликовал работу под названием «Тунис: арабская аномалия» («Tunisia: an Arab Anomaly»), вызвавшую оживленную дискуссию в самом Тунисе и других арабских странах. В ней отвергалась широко распространенная оптимистическая точка зрения, согласно которой тунисский переход к демократии – норма, а гражданские войны и возврат к авторитаризму – досадные отклонения от нее. Автор же объяснял возможность проведения демократических реформ в Тунисе, в целом успешных, несмотря на подводные камни социальных проблем, уникальным прошлым этой страны. Иными словами, Тунис являлся исключением, а хаос, царивший во всех остальных странах, правилом.
Богатая история Туниса придала его облику своеобразные черты, выделявшие его на фоне остальных арабских стран, что было хорошо известно Масри. Американский профессор, получивший образование в Иордании и Леванте, выражал сожаление в связи с регрессом этого региона на протяжении пятидесяти лет засилья деспотизма и сопутствовавшей ему салафизации массового сознания. По существу, диктатуру Бен Али можно было рассматривать как отклонение от курса, исправить которое было тем легче, что оно выглядело временным недоразумением на фоне более чем столетней модернизации Туниса изнутри. Заманчивый тезис, если абстрагироваться от его категоричности, в том плане, что он подчеркивает: участники «арабской весны» могли строить новый мир лишь с учетом исторически сложившихся структур. А значит, им следовало во избежание горького разочарования в своих иллюзиях прежде всего, провести инвентаризацию собственного прошлого.
