Парадокс Египта заключался в том, что бывшие революционеры и сами готовы были содействовать возвращению военных к власти, лишь бы избежать утверждения исламистского авторитаризма. Это не помешало многим из них впоследствии отмежеваться от ас-Сиси, что стоило некоторым свободы. Площадь Тахрир не только не смогла дать толчок процессу демократизации, но и в конечном итоге способствовала три года спустя еще большему засилью военщины, которое затем привело к разгулу насилия оживившихся джихадистов. Этот парадокс побуждает поднять ряд фундаментальных вопросов о характере политики в арабском мире. В Египте, в отличие от Туниса, недоставало достаточно сильного самостоятельного среднего класса, который позволил бы провести выборы в учредительное собрание, где секуляристам и исламистам было бы обеспечено пропорциональное представительство. Революционеры с площади Тахрир так и не смогли найти общий язык с обездоленной египетской молодежью и создать с ними такой альянс, который мог бы контролировать процесс отстранения раиса и обеспечить плавный переходный период. В обеих странах президента сместила армейская верхушка, однако в Тунисе никакой Высший совет Вооруженных сил на власть не претендовал. Что касается исламистов «ан-Нахды», они не могли организовывать массовые публичные молебны – да и не практиковалось такое в Тунисе – в пятницу после бегства Бен Али, тогда как шейх аль-Кардави после отставки Мубарака устроил впечатляющее политическое шоу из своей проповеди на площади Тахрир.
Однако тиски, в которые «Братья-мусульмане» и генералы зажали египетское общество, что помешало революционному движению приступить к строительству демократических институтов, сами по себе вызывают вопрос. Один из ответов на то, почему тунисское и египетское восстания привели к столь разным итогам, заключается в бурном демографическом росте на берегах Нила. Из-за него большая часть населения страны, располагающей скудными и непостоянными источниками доходов – туризм, Суэцкий канал, денежные переводы трудовых мигрантов из-за рубежа, небольшие запасы нефти, – чувствовала себя крайне неуверенно. Средний класс, занятый предпринимательством, имел слишком мало влияния, чтобы добиться политической самостоятельности, поэтому власть оставалась в руках каст, иерархизированных по принципу тайных орденов.
Главным козырем правящего режима в то время было поддержание порядка в обществе либо через принуждение к нему, либо через религиозную регламентацию жизни – чем и занимались военные, с одной стороны, и «Братья-мусульмане», с другой. Помимо этого, нестабильность экономики ставила страну в полную зависимость от иностранной помощи, а те, кто ее предоставлял, превыше всего ценили именно стабильность. Требования МВФ о проведении структурных реформ, впрочем, быстро доказали их невыполнимость, когда вспыхнули голодные бунты. Нефтяные монархии выделяли кредиты лишь тем группировкам, которые могли содействовать реализации их притязаний на гегемонию в регионе; Катар поддерживал «Братьев-мусульман», Саудовская Аравия и ОАЭ – военных. Именно эти системные изъяны сдерживали демократический процесс в Египте после 2011 года.
Разгром «Братьев-мусульман», объявленных режимом маршала ас-Сиси террористической организацией, привел к устранению единственной силы, способной бросить вызов армии. Впрочем, это никак не помешало ни росту салафитского движения, ни возобновлению террористической деятельности джихадистов – скорее наоборот. Лидер партии «ан-Нур», по сути, присягнул на верность организаторам военного переворота 3 июля 2013 года, низложившим Мухаммеда Мурси. Салафиты, таким образом, пока не выступали с критикой властей, имели возможность свободно распространять свое видение ислама.
Ввиду практически полного отсутствия в стране шиитов (хотя и сам Каир, и университет «аль-Азхар» были основаны в Х веке шиитской династией Фатимидов) салафиты избрали в качестве излюбленной мишени общину коптов, которых регулярно клеймили как неверных. Одновременно это движение становилось главной опорой режима через обширную сеть молитвенных собраний, которые помогали поддерживать социальные связи, проповедовать подчинение властям и противодействовать попыткам «Братьев-мусульман» возобновить свою общественную деятельность, используя собственную сеть благотворительных организаций. Такая политика объективно играла на руку режиму, который, как следствие, закрывал глаза на новую волну нападений на церкви, а также покушений на жизнь и имущество христиан. Американская НКО «Коптская солидарность» в мае 2017 года осудила действия администрации ас-Сиси в следующем заявлении:
«Египет все больше и больше превращается в “экосистему”, благоприятную для джихадистского насилия. [Президент ас-Сиси] позволяет салафитам и прочим исламистам контролировать сферу общественной жизни, разжигать межконфессиональную рознь через государственные средства массовой информации и учебные программы. Публичное клеймение христиан как “неверных” и “кафиров” равносильно выдаче лицензии на их преследование и убийство».
Несколько десятков церквей были разрушены беснующимися толпами, сделавшими из коптов козлов отпущения после отставки Мурси, поскольку коптский патриарх Феодор лично присутствовал при совершении переворота 3 июля 2013 года. В следующие несколько лет количество межконфессиональных столкновений только росло, а пик насилия пришелся на полугодие с декабря 2016 года по май 2017 года. Не менее сотни коптов погибло в результате терактов, совершенных игиловцами во время богослужений, крестных ходов или по случаю таких церковных праздников, как Вербное воскресенье и Вознесение.
Искоренение христианских праздников и храмов на земле ислама являлось краеугольным камнем доктрины салафитов, и джихадисты претворяли этот принцип в жизнь не только в Египте, но и на всех подконтрольных им территориях в Сирии и Ираке, а применительно к коптам в Ливии. В феврале 2015 года Исламское государство начало распространять видеоролик, в котором зафиксировано, как боевики на побережье Средиземного моря перерезают горло двум десяткам коптов, приехавшим работать в Ливию. Они назвали это посланием, которое джихадисты, «находящиеся к югу от Рима», шлют «общине креста», обещая ей «обагрить кровью христиан… море, в котором скрыли тело шейха Усамы Бен Ладена».
Однако апогея эскалация джихадистского насилия достигла на Синайском полуострове, тем самым помещая Египет в общий контекст региональной среды, прошедшей испытание «арабской весной». Синай был захвачен Израилем в ходе боевых действий Шестидневной войны июня 1967 года. После его окончательного возвращения Египту в 1982 году чиновники, назначенные центральной властью, и спецслужбы относились к населению ранее оккупированных территорий с презрением и подозрением. В годы израильской оккупации молодые бедуины успели завязать связи с активистами ХАМАС и «Исламского джихада» в секторе Газа. Они создали сеть ячеек, сблизившихся с «аль-Каидой». С 2010 года эти ячейки начали наносить ракетные удары по территории Израиля, одновременно совершая подрывы на египетско-израильском газопроводе, что влекло за собой ответные карательные меры властей.
После восстания 2011 года, в котором участвовали синайские племена, разбившие палаточные лагеря на площади Тахрир, на антиизраильские настроения наложился гнев на египетскую полицию, которую на Синае обвиняли в жестоком обращении и пытках больше, чем где бы то ни было. Полицейские участки уничтожались залпами из тяжелых орудий, поступавших из Ливии контрабандой, которой традиционно промышляли бедуины. За свержением Каддафи последовало разграбление его огромных арсеналов, часть которых досталась синайской джихадистской группировке «Ансар Байт-аль-Мукаддас» («Помощники священного дома [Иерусалима. – Прим. авт.]»). Название указывало на изначально антисионистскую ориентацию джихадистской этой организации, впервые заявившей о себе весной 2011 года.
