После свержения Мурси синайские джихадисты обратили свою деятельность против египетского государства, объявив его и всех его представителей отступниками. «Ансар Байт-аль-Мукаддас» участил смертоносные нападения на полицейских, солдат и судей не только на Синайском полуострове, но и в долине Нила. В ноябре 2014 года группировка присягнула на верность «халифу» ИГИЛ Абу Бакру аль-Багдади и была переименована в «Вилаят Синай» [«Провинция Синай». – Прим. авт.] Исламского государства. В этом качестве она взяла на себя ответственность за взрыв самолета с российскими туристами на борту, вылетевшего из Шарм-эш-Шейха 31 октября 2015 года. Теракт, унесший жизни 222 человек, был совершен вскоре после того, как 30 сентября Россия начала военную операцию в Сирии, разместив авиационную группу своих ВКС на базе Хмеймим. 24 ноября 2017 года бойня, устроенная в мечети ар-Рауда в населенном пункте Бир-эль-Абд во время пятничного намаза, привела к гибели более трехсот верующих. Накануне именно на эту суфийскую мечеть набросились с угрозами в свежем выпуске англоязычного интернет-издания ИГИЛ «Дабик». Теракт оправдывался по двум причинам: во-первых, салафиты считали суфизм с его почитанием святых ересью, приверженцы которой подлежат смерти; во-вторых, главное местное племя обвинялось в сотрудничестве со спецслужбами.
Общее количество жертв джихадизма в Египте с июля 2013 года до бойни в мечети ар-Рауда в ноябре 2017 года не поддается точной оценке, но оно сопоставимо с количеством погибших в результате правительственных репрессий по отношению к «Братьям-мусульманам», осуществлявшихся после смещения Мухаммеда Мурси. Почти десять лет спустя радостные воспоминания о восемнадцати днях с 25 января, когда протестующие заняли площадь Тахрир, до свержения Мубарака 11 февраля 2011 года, кажутся чем-то нереальным. Возобновление противостояния между военными и джихадистами поставило крест на демократии и побудило задаться вопросом о самой возможности ее существования в некоторых арабских странах.
Так, к сведению, 15 апреля 2011 года, когда еще не схлынула революционная эйфория, я сидел в кафе в городе Исна, что в Верхнем Египте. В первый и, оглядываясь назад, единственный раз за все четыре десятилетия, что я приезжал на берега Нила, иностранец вроде меня мог свободно повсюду передвигаться. Исчезла вездесущая полиция, строго воспрещавшая болтаться вне установленных маршрутов (это было еще до того, как волна игиловского террора превратил регион в запретную зону, где каждый становился потенциальным заложником, которому могли перерезать горло). Краем уха я услышал по радио сообщение о том, что некий коптский генерал назначен губернатором соседней мухафазы Эль-Минья, что было настоящей сенсацией. Взбунтовавшиеся местные исламисты вынудили отменить это назначение. И именно в это время лидер «аль-Каиды» Айман аз-Завахири, находившийся в горах Афганистана, обращался к соотечественникам с призывом к тому, чтобы «ислам властвовал в Египте, а не Египет властвовал над ним».
Ливия в период распада: от «страны-изгоя» до джихадистско-племенной аномии
Муаммару Каддафи, третьему деспоту, павшему жертвой арабских восстаний, выпал самый жестокий жребий, увенчавший неслыханные зверства его безумного правления. Над ним устроили самосуд при попытке прорваться 20 октября 2011 года из города Сирт, где Каддафи скрывался, после того как его автоколонна подверглась бомбардировке авиацией НАТО. Доведя за сорок два года правления крайности режима до такой степени, что это породило термин «страна-изгой» («rogue state»), Каддафи оставил его вечным клеймом на Ливии, которая пережила сумбурное восстание, сопровождавшееся вооруженным вмешательством западных держав во главе с Францией и Великобританией, а также арабских государств Персидского залива.
Превратившись в «несостоявшееся государство» («failed state») после безрезультатных выборов лета 2012 года, Ливия в итоге раскололась на Киренаику и Триполитанию, которые оказались во власти противоборствующих правительств. Эти исторические области, имевшие богатое прошлое, вновь обрели самостоятельность после периода сосуществования в рамках единого государства при диктатуре Каддафи. Впрочем, даже власть их самопровозглашенных правителей не распространялось на всю территорию, раздробленную на уделы многочисленных ополчений, границы которых частично совпадали с границами прежних племенных союзов. С момента раскола в конфликт за контроль над нефтяными месторождениями и инфраструктурой Ливии, а также над торговлей людьми вступили местные и международные сети джихадистов. Тем временем соперничающие арабские нефтяные монархии, боровшиеся за новых политических клиентов, осыпали деньгами участников гражданской войны.
Как и в двух сопредельных государствах, Тунисе и Египте, процесс устранения диктатора в Ливии начался с требования соблюдения прав человека. Ливийское восстание, таким образом, взяло за образец для подражания демонстрации в Тунисе и Каире, за трансляциями которых по телеканалу «аль-Джазира» с жадным любопытством наблюдали ливийцы. Триполитания в культурном отношении тесно связана с Северной Африкой; она относится к миру кускуса, восточной границей которого является залив Большой Сирт, и здесь говорят на диалекте магрибского арабского с сильной примесью берберского. До начала восстания сюда мигрировали рабочие из депрессивных южных и восточных районов Туниса, поддерживавшие родных столь нужными им денежными переводами. Территория Триполитании была римской колонией, о чем свидетельствуют руины Лептис-Магны и Сабраты, с надписями на латинском и пуническом языках.
В свою очередь, Киренаика (которую арабы называют Барка или Эль-Джебель-эль-Ахдар [«Зеленые горы. – Прим. авт.]) находится всего в 340 километрах от Крита. Древние греки основали свои фактории в Кирене и Птолемаиде, где заканчивалась дорога, ведущая из Мемфиса через оазис Сива. Этот регион, в античные времена находившийся под владычеством династии Птолемеев, входит в сферу влияния Египта. Накануне свержения Каддафи здесь насчитывалось до 1,5 млн иммигрантов из соседней страны. Местный диалект близок к тем, на которых говорят от Александрии до Асуана, а основой рациона является рис. В ХХ веке итальянская колонизация привнесла в местные кулинарные традиции свою лепту под названием «макруна», пасту по-деревенски с острым соусом. Итальянское блюдо привезли с собой крестьяне из Апулии и Калабрии, обосновавшиеся на этих бесплодных землях, где их косили болезни и набеги бедуинов.
Эта унификация гастрономических культур снизу стала одним из свидетельств о рождении современной Ливии, которую объединяло, прежде всего, неприятие оккупации. Политическое, культурное и языковое влияние родины Данте на протяжении всех 32 лет колониального периода (1911–1943) оставалось поверхностным. Эти годы были отмечены, главным образом, незаконными поборами с населения, на которые ливийцы отвечали восстаниями против неверных под знаменем джихада. Самым известным из них было восстание Умара аль-Мухтара, приговоренного к повешению режимом Муссолини в 1931 году. АльМухтар стал важным символом ливийской и одновременно панисламской идентичности, но, несмотря на эксплуатацию его образа Каддафи, так и не превратился в фигуру, вокруг которой объединился бы регион, раздираемый непримиримыми противоречиями. Они дали знать о себе с новой силой с приходом в Ливию «арабской весны», которая с самого начала шла в Киренаике и Триполитании разными путями. На юге, в лежащем на территории Сахары Феццане, некогда находившемся под управлением Франции, революционные события привели к росту сепаратистских настроений местных племен африканских негров, способствовавших массовой миграции из Африки в Европу через Ливию, начавшейся после смещения Каддафи.
